Продается недостроенный индивидуальный дом...

Рейн следил за всеми зелеными пальто и пестрыми вязаными шапочками, появлявшимися в дверях третьего вагона. В таком пальто и в такой шапочке в октябре прошлого года Урве уезжала навстречу московской зиме. Такой ее помнил Рейн. И поэтому в первый момент он не узнал женщины с чемоданом и с большим, завернутым в бумагу пакетом, которая улыбалась и махала ему. Ей нужна помощь, кроме пакета у нее была набитая до отказа сумка и полная всяких пакетиков и кульков сетка. Светло-голубая шляпа на пепельных волосах и темно-серое весеннее пальто. Урве! Это она!

Рейн неуклюже взял у нее пакеты. Урве сняла черную перчатку.

Среди всех этих спешащих людей не было женщины привлекательнее Урве. Рейн мог гордиться. На них смотрели.

Он не решился поцеловать ее. Неудобно. Любой порыв здесь, среди этой толкотни, был бы смешон. Рейн крепко сжал своей шершавой рукой теплую руку с длинными тонкими пальцами.

— Ну вот ты и дома.

— Да, наконец-то.

Голос жены прозвучал как колокольчик. Впервые после долгого времени снова звучал этот знакомый и одновременно слегка чужой голос. Эсси был прав, предсказав, что через шесть месяцев у них все начнется заново.

Урве стала немного чужой, в ней появилось что-то новое и неуловимое, и это неуловимое надо было завоевать. Наступала весна. Осенью и весной в воздухе может быть одно и то же количество сырости и градусник может показывать одну и ту же температуру, но весна всегда остается весной. Все, все наполняло ощущением того, что за смертью следует жизнь, что на смену поры ожидания приходит пора прекрасных свершений.

— Ты как будто похудела, — пробормотал Рейн.

— Я просто устала, в поезде столько народу. Погоди, я сама возьму пакет, он не тяжелый.

— Оставь. Мне же не трудно.

— В нем зимнее пальто. Как тебе нравится мое новое, весеннее? Ты, кажется, и не заметил.

— Красивое. И сидит отлично.

— И не так дорого. Подумай — девятьсот пятьдесят рублей.

— Да-да. Поедем на трамвае?

— Ну конечно. Только тебе, наверное, тяжело. Ужасно мало такси в Таллине.

Через железные ворота они вышли на привокзальную площадь. Урве глянула вверх, на серые стены Вышгорода, и вздохнула:

— Ну вот, я снова в нашем Таллине! Каким маленьким и тихим он кажется после Москвы. Маленьким и уютным. Честно говоря, я первое время даже немного уставала от Москвы.

— Зато познакомилась с жизнью большого города, — проронил муж, чтобы что-то сказать.

— У вас на комбинате не собираются организовать какую-нибудь экскурсию в Москву?

— Не знаю. Да мне и...

— Ты должен обязательно съездить. Побываешь в Художественном театре! Или на балете в Большом! Это просто сказка!

Только на трамвайной остановке Урве спросила про постройку. Рейн стал рассказывать, но без вдохновения.

— Ты чего такой мрачный? — спросила Урве, легонько подтолкнув мужа. — С матерью поссорился — я знаю, мне Лийви писала. Между прочим, Лийви написала мне об одном твоем давнишнем увлечении. Вот какой скрытный!

— О каком увлечении? — покраснел Рейн. Значит, так Ли сдержала свое слово!

Казалось, эта история забавляла Урве. Она продолжала подразнивать его:

— Все твои грехи теперь известны.

— Ха, тоже мне грехи. Ну, подурачился в свое время. Ну и что?

— Да я же шучу. Вот если б ты с ней сейчас... Гляди, наш трамвай.

Они устроились на задней площадке.

— Как малыш? Вырос?

— Приедем домой — увидишь. Дождаться не может, — с облегчением ответил Рейн и, чтобы не возвращаться к той давней истории, стал с искренним возмущением рассказывать о жульничестве Маркуса.

— Находятся же бессовестные люди, — заметила Урве, глядя по сторонам. Когда она уезжала, здесь были еще развалины. А теперь тут тарахтел экскаватор и кран поднимал на леса серые силикатные кирпичи.

Муж, который видел это каждый день, продолжал ругать жуликов.

— Нашел о чем говорить, — беспечно заметила Урве. — Лучше подумай о том, что сейчас этот жулик сидит за решеткой. А в тюрьме, кажется, бреют головы под ноль.

Рейн рассмеялся. Что ж, его вполне устраивает это.

— Ну и тебе урок, — добавила Урве. — Чтоб в будущем держался от таких подальше.

Вот они и дома. В маленькой квартирке все сверкает, как в канун праздника, хотя на календаре самая обычная среда. Мать нашла, что Ахто очень вырос и стал тяжелым. Такой большой парень — и сидит на коленях. Бабушка избаловала его. Ну-ка, что привезла ему мама из Москвы? Вот коробка. Нет, ее он откроет позже, когда поест. А это — настоящий самосвал, а здесь — пожарная машина с лестницей. Эти штанишки и рубашку он наденет, когда потеплеет. Ну, не надо же вырывать, это — отцу. А тут — материя для бабушки. Ничего особенного она не смогла привезти, в последние дни была такая спешка...

Как же они жили здесь это время? Какой маленькой и низкой кажется теперь кухня, да и комната тоже. Почему круглый стол отодвинут в угол? О, дверца шкафа не скрипит больше.

Рейн смазал петли. Они были одни в комнате, и Урве захотелось поцеловать мужа.

— Ты мой глупый мальчик! — прошептала она и быстро отошла в сторону, так как в комнату вошел Ахто — в одной руке пожарная машина, в другой лестница от нее.