Продается недостроенный индивидуальный дом...

Да, сейчас его не понимают. Думают, будто он какое-то чудовище — лишил жену всех радостей жизни, ворчал из-за простенького пальто. Ничего, наступит время, когда все заботы останутся позади. Они заживут здесь хозяевами. Им будет хорошо. В комнате горит камин, в саду растут яблони, в огороде — овощи; ветер колышет занавески на новеньких окнах, а из зеленой будки глядят зоркие глаза немецкой овчарки... Это время не за горами. И тогда-то кое-кто вспомнит, как несправедлив был к строителю, пожалеет, что не понимал его. Ведь кто, как не он, Рейн, своей дальновидностью и своим трудом избавил семью от необходимости жить в такой тесноте.

Порядочная жена пришла бы хоть разок взглянуть, как он работает. Уже третью неделю она дома, а все еще не удосужилась побывать на участке. Для кого Рейн надрывается здесь до седьмого пота, до кровавых мозолей на ладонях? Разве только для себя? Как он тут нервничал, с какой лихорадочной быстротой работал перед тем, как должны были грянуть морозы!

А угловой камень, этот зеленоватый граненый камень! Стыдно даже вспомнить, как он тащил его из ямы! Выкладывая фундамент, он оберегал этот камень от брызг битума, словно какую-то драгоценность, которая должна будет украсить алтарь.

Снова зазвенел молоток. Трехдюймовые гвозди под уверенными ударами мягко входили в сосновые доски.

Ничего, будущее покажет, кто прав. Урве еще пожалеет, что обошлась с ним так. Пройдут жаркое лето и морозная зима; за это время человек многое может забыть, но не у всех людей плохая память. И в один прекрасный день...

— Рейн!

Рука дрогнула, и гвоздь покривился. Внизу стояла Урве. Среди стружек, обрезков досок, камней и извести Урве в своем красивом сером пальто и светло-голубой шляпе была как яркий цветок — одинокий и чужой. Когда она пришла, что он даже не заметил? И зачем она пришла?

— В чем дело?

— Спустись, пожалуйста. Мне надо поговорить с тобой.

Рейн вытащил покривившийся гвоздь, положил молоток на готовую часть крыши, взялся за стропила и, легко оттолкнувшись, спрыгнул вниз.

— Есть же лестница, зачем так неосторожно...

— Лестница для того, чтобы подниматься, — криво усмехнулся муж.

В другое время наивность жены позабавила бы его. Но сейчас обида заслонила все остальные чувства. Он же не знал, что привело сюда жену. Ее лицо было замкнуто, Рейн не увидел в нем ни приветливости, ни желания заключать мир. Что-то оскорбительное для него было во взгляде жены. И потом ее, видимо, совершенно не интересовало, как подвинулись дела на строительной площадке.

Рейн вынул сигарету, закурил, хотя во рту еще было горько от предыдущей.

— Что тебя вдруг привело сюда? — спросил он с деланной приветливостью.

— Я хочу спросить тебя кое о чем... Bсe эти материалы — ты не раздобывал их как-нибудь так... то есть... не приобретал ли ты что-то на стороне?

Камень для фундамента! По накладным он купил всего две машины. Горбатый слесарь с комбината сделал ему арматуру. Затем три тонны известкового раствора. Тонна цемента. Но ведь это мелочи. На все остальное у него есть накладные, они лежат дома в правом ящике письменного стола.

— А если да, так что?

— Тогда бы я знала, что мне делать.

— Итак, неожиданная ревизия, — насмешливо пробормотал муж. — Крупные пайщики проверяют правление акционерного общества. — Рейн решил, что Урве не может знать, сколько материалов он приобрел на стороне. Камень, известь, цемент — на все это имелись счета. Но дом с одинаковым аппетитом поглощает и добытое на стороне, и доставленное в законном порядке. — Бумаги дома, в верхнем правом ящике. Можешь проверить.

— И ты еще шутишь. А Зееберг сидит.

— Что?

— Отец Юты занимался всякими махинациями. Он арестован.

Рейну вспомнился канун Нового года, когда они с Ютой, оба смущенные, стояли друг перед другом в передней. Нет, она совсем не так некрасива. Глаза! Какие глаза!

— А Эро?..

— Эро еще ничего не знает. Юта не хочет больше возвращаться в Тарту.

— Поразительно — я как раз незадолго до твоего прихода думал о старике Зееберге: есть же люди, которые строят легко, без забот. Не приходится даже следить за постройкой.

— Легко, без забот — это верно.

М-да! Еще прошлой зимой Зееберг сидел в «Глории», был важной персоной. Вот так оно и бывает. Что ж, снова появится в «Ыхтулехт» объявление — продается недостроенный индивидуальный дом. Эх! Вот так история. Рейн ухмыльнутся.

— Над чем ты смеешься?

— Над тобой, конечно. — Он протянул свои большие, перепачканные в смоле ладони: — Смотри, вот руки честного индивидуального застройщика. Чистенькие, верно?

На лице молодой женщины отразилось смущение, и она с облегчением вздохнула. Она вдруг подумала, что была ужасно несправедлива к мужу. Найдись у нее в этот момент достаточно душевных сил, она сказала бы Рейну что-то ласковое. Но Урве отвела глаза и проговорила:

— Неплохой сарай получается.

— Из хорошего материала хорошо и строить. Доски получены с лесопилки по накладной, толь купил на улице Кааре, цемент тоже...

Урве грустно вздохнула.

— Я же пришла не ради себя.

— А ради кого? Ради матери? Или ради Ахто?

Жена посмотрела мужу в лицо и сказала, подчеркивая каждое слово: