Продолжение следует...

Георгий Полтавцев считал себя моим наставником и никогда не упускал случая дать мне полезный совет. Многие его советы действительно были полезными, остальные — ради шутки.

Телефонный разговор он закончил словами:

— В следующий раз осмотрительней выбирай энпэ. Не заставляй ближних брать грех на душу.

Через несколько дней наша высота приняла вполне обжитой вид. Мы основательно оборудовали наблюдательный пункт, выстроили на склоне два надёжных блиндажа. Сверху положили брёвна в три наката, внутри блиндажи обили фанерой. Сколотили лавки, столы. Даже зеркало повесили.

Но... сбылось пророчество командующего артиллерией корпуса: «Вам, батарейцы, долго тут не сидеть: начальство вытурит».

И вытурило. Едва мы закончили строительство. На маленький пригорочек, в кукурузное поле.

А на высоте 95.4 расположились НП командира корпуса и командира нашего полка полковника Коханенко.

Приходил я на эту высоту, на наш курган, после этого только один раз — 26 декабря, когда полковник Коханенко вручал мне орден Красного Знамени.

После боя, о котором я рассказал, «девятка» участвовала в контрбатарейной борьбе, в артподготовках, переносила свой НП то вправо — к Благовещенке, то влево — к Белозёрке. Поддерживала танковые атаки, местные тактические операции. И ещё участвовала в одном бою, в котором не сделала... ни одного выстрела.

...Разведка донесла, что гитлеровцы хотят перейти в контрнаступление и готовят прорыв с никопольского плацдарма на юг, на Крым. В Каменке выгружены танки.

Мы уже не атаковали. Мы окапывались. В считанные сутки возникли два пояса противотанковых рвов и минные поля.

Все батареи и наблюдательные пункты были отведены за рвы. За линии рвов и минных полей оттянули пехоту. На передовой остались лишь заслоны. И чуть позади них на небольшом пригорке в лесопосадке было решено поставить «девятку».

— Ночью стройте окопы для людей и орудий. Перед рассветом занять позицию, — сказал мне начальник штаба. — Если немцы пойдут, ваша задача бить по танкам. Прямой наводкой. Много снарядов не берите... Короче, вы принимаете на себя удар на этом участке. Стреляя по вас, противник раскроет свои огневые средства. Отступать вам некуда. Сзади рвы и минные поля. После того как вы проведёте орудия вперёд, все проходы закрываются. Остаётся только одна засекреченная дорожка, но которой ночью вам будут приносить термос с кухни.

После короткой паузы начальник штаба добавил:

— Боевые донесения не присылать. Связь по рации. Берите с собой два орудийных расчёта, разведчиков, радистов и четырёх телефонистов для вашей внутренней связи. Больше вам никто не нужен. И ещё: все, кто пойдёт на задание, пусть напишут письма домой. Письма будут отправлены в случае уничтожения батареи. Личные документы сдать в штаб.

Было короткое собрание, на котором после меня выступил секретарь партийной организации батареи командир первого орудия сержант Фатюшин, рыжеватый веснушчатый деревенский парень с хитроватым взглядом и хорошей хозяйской хваткой. А такая хватка очень нужна: тяжёлое орудие — это хозяйство. И само оно непросто, требует ухода. И при нём много разного инструмента и оборудования. От приспособлений для чистки ствола, от лопат, ломов, кирок, топоров, маскировочных сетей, подкладок под колёса и до фонаря, который вывешивается ночью на точке наводки. Точка наводки обычно сзади.

Орудия «закапывают» в землю, роют погребки для хранения снарядов, оборудуют блиндажи для расчёта, укрытия.

Характер работы требует от огневиков-орудийцев степенности. По сравнению с разведчиками и связистами, которые ведут кочевой образ жизни, это люди оседлые, обременённые тяжёлым физическим трудом. Не всякий поднимет снаряд 152-миллиметровой гаубицы-пушки. А огневикам таких снарядов за время одного лишь боя приходится перекидать множество. И орудие надо разворачивать, а в нём семь с лишним тонн... И всё руками. До кровяных мозолей.

Фатюшин — огневик бывалый, опытный. Награждён орденом Красной Звезды и знаком «Отличный артиллерист». Его уважают, слушают.

Я спросил, нет ли у бойцов просьб об освобождении от задания по болезни или другим обстоятельствам.

Было молчание, нарушенное в конце репликой командира второго орудия младшего сержанта Пономарёва:

— Обстоятельства у всех одинаковые. А больных нет. Все едят нормально.

Писали письма, и начинались они одинаково: «Если вы получите это письмо...» Сдавали документы.

С наступлением сумерек рыли орудийные окопы, а затем зацепили пушки тракторами, на выхлопные трубы машин накинули вёдра вверх дном, чтобы не вылетало пламя. Привязали вёдра проволокой: иначе будут бренчать. И — потихоньку вперёд. Прошли по мостикам через противотанковые рвы. И каждый не без грусти подумал, что к утру этих мостиков уже не будет. С этого момента мы — на Малой земле.

Когда трактора подвозили орудия к позиции, в стороне для отвлечения была организована стрельба. Помогло и то, что в небе тарахтели наши ночные бомбардировщики. Летали низко, где-то невдалеке сыпали бомбы.

Трактора ушли в тыл. Они не нужны...