Проект "Ворожея"

— Все настолько плохо, что даже шоколадом не исправишь? — спросила Влада, как только Витька вымелся из кабинета. Она слегка улыбалась, но это никак не скрывало тревожный блеск в глазах.

— Нравится, когда к тебе всякие неудачники подкатывают? — Да, похоже, фильтр между мозгом и языком у меня пришел в негодность.

— Мне ты нравишься, Антон, — не изменившись в лице, ответила Влада и, шагнув ближе, погладила по щеке, и я, вздохнув, закрыл глаза и потерся о ее мягкую кожу.

— А пойдем отсюда к чертовой матери? — предложил, ощущая острую потребность побыть где угодно, только не на работе. Вот ведь парадокс, учитывая, что последние годы все было с точностью до наоборот. По сути, я всегда был на работе. Даже когда дома сидел перед телеком или с коллегами в баре, я думал о делах. И когда флиртовал, и когда трахался. А сейчас вот не хотел. В конце концов, пятница, так что пошло оно все.

— Пойдем.

Я довез нас до городского парка, и мы пошли по центральной аллее, где плитки тротуара почти не было видно под сплошным ковром мокрых опавших листьев всех оттенков от желтого до ржаво-коричневого. Обнял Владу за плечи, она без раздумий прижалась ко мне, и я повел ее вглубь парка, подальше от всех наших проблем. Небольшая передышка от того, кто мы для всех вокруг, ради того, чтобы прочувствовать получше, чем так скоропалительно и неожиданно стали друг для друга. Никакого притворства, необходимости защищаться, распутывать хитросплетения чужих преступлений, просто прогулка двух влюбленных. Черт, я… влюблен?

— Чему ты улыбаешься? — покосилась на меня Влада, и ее губы тоже дрогнули, как будто она заражалась от меня.

— Я думаю, что влюбился в тебя, Влада.

Она опустила голову, пряча от меня лицо, и так мы прошли несколько шагов.

— Хорошо, — наконец произнесла она.

— Хорошо?

— Да, хорошо. Потому что я влюблена в тебя с того дня, когда ты удержал меня от побега. А может и чуточку раньше.

Я сбился с шага, запутавшись в собственных ногах, и дернул воротник, потому что в целом чертовом парке для меня вдруг не нашлось ни глотка воздуха. Как Влада умеет сказать что-то способное действовать на меня вот так? Без надрыва, дрожи в голосе, пафоса, сюсюканья, но так… Черт. Ощущение — будто по затылку врезали и все поплыло, или под кайфом, или я вдруг опять мальчишка и все у меня впервые, так остро и сногсшибательно, по-настоящему, как больше никогда потом не бывает, не повторяется. Дышать так больно и, в принципе, незачем, идти никуда не надо, потому что все жизненно необходимое прямо перед тобой. Как я могу чувствовать себя настолько нелогично счастливым, когда вокруг все так неоднозначно и хреново?

— Давай поедем домой, выключим на фиг телефоны и все выходные проваляемся в постели? — заглянул я в темные глаза Влады, готовый умолять. — Мне сейчас вот прям очень-очень надо с тобой в постель, Влада.

Чистая правда, и вовсе не потому, что приспичило аж до зубовного скрежета, хотя и это тоже, а потому что невыносимо хочу просто остаться наедине, без всяких преград. Лежать голышом, прижавшись повсюду, делясь теплом, продолжая осознавать, что мы есть друг у друга.

Влада кивнула и, схватив меня за руку, почти бегом потащила обратно к машине. Словно бестолковые подростки мы неслись вперед, поскальзываясь на мокрых листьях и хохоча при этом как над самой забавной вещью в мире. Мой телефон задергался в кармане, когда мы добежали до моей старушки и я прижал Владу в гладкому боку автомобиля, ловя ее губы, пока она, смеясь, вертела головой, ускользая от меня.

— Чудинов, — гаркнул, прижав телефон к уху и не думая прекращать своего занятия.

— Эм-м-м… — замямлил кто-то на том конце. — Капитан Чудинов, я Мазуров, доктор, вы просили позвонить, когда Тимур Глазов придет в сознание.

Влада, естественно, услышала и тут же изменилась в лице, насторожившись.

— Ну и? — наши глаза оказались напротив, и мне едва застонать не захотелось, когда увидел, как расширяются зрачки Влады, выдавая возвращение так ненадолго покинувшей нас тревожности.

— Он очнулся. — Ну надо же, как потрясающе вовремя, — И даже настаивает на том, чтобы вы и какая-то его сестренка приехали немедленно. Вы знаете, кого он имеет в виду?

— Знаю. Скажите ему, что мы скоро будем.

Гудвин выглядел, мягко говоря, хреново. Под обоими глазами налились огромные фингалы, как бывает при сотрясении, и без того узкое лицо с острыми чертами осунулось еще больше. Ну точно натуральный крысеныш, продолжающий зыркать на меня со злостью и превосходством, даже находясь на больничной койке. Жалости у меня к нему не было, несмотря на то, насколько беспомощно и плачевно он выглядел со своим тщедушным тельцем, прикрытым больничной простынкой.

— Я запрещаю длительное общение, — гундел за спиной доктор Мазуров. — Отечность еще не спала, и перенапрягаться ему нельзя, или может опять открыться внутричерепное кровотечение.

— Думаете, я его планирую вагоны заставить разгружать? — огрызнулся я, наблюдая, как быстро просветлялась физиономия Гудвина при виде Влады и как облегченно улыбнулась она ему в ответ.