Профессия – лгунья

В любой другой момент это гармоничное сплетение негармоничного удивило бы меня, заставило бы задержаться и ещё долго наблюдать за тающими в толпе силуэтами таких разных людей. Но теперь ничто мне не казалось удивительным. Ничто уже не было важно на фоне того, что мы были маленькими беспомощными букашками на этой непредсказуемой гневливой земле.

В интернет-кафе я писала надрывно-весёлое письмо домой о том, что довольна работой, и счастлива, что предприняла такую отважную попытку рвануть в неизвестность. А внутри сдавливала грудь тоска по дочке, по дому, по тихой разноцветной осени, по запаху сухой листвы и невыносимо нежной русской речи.

С самого начала рабочего дня за мной приехал незнакомый человек, который попросил меня взять свои диски с фонограммами. С поклонами и извинениями он проводил меня в машину.

— Куда? — только и успела крикнуть Ольга.

— Ой, мама-а, не знаю, — испуганно выпалила я.

Мы приехали в огромный клуб с голубым люминесцентным освещением и отвратительной вентиляцией. В воздухе густыми плоскими облаками повисал сигаретный дым. Вгрызался в глаза и нос, так что сбивалось дыхание. За бесчисленными круглыми столиками теснились гости. Их развлекали разукрашенные хостесс в ярких блестящих платьях. Клуб тоже был филиппинский. Среди хостесс не было ни одной белой женщины. На высокой сцене пела красивая изящная филиппинка под живой аккомпанемент двух маленьких филиппинских мужчин. Они были в одинаковых костюмах, в клетчатых жилетках поверх белых рубашек и клетчатых несколько коротковатых штанишках. Это делало их ещё более маленькими, почти кукольными. У женщины был невероятно сильный голос. Играючи она брала высоченные птичьи ноты и стремглав бросалась вниз, переходя на мужской бас, будто это пел уже другой человек. Казалось, вместо связок у неё были резиновые струны, тянущиеся, гнущиеся до бесконечности. Завороженно я слушала её потрясающее величественное пение. Когда она закончила петь, несколько благодарных гостей вручили ей чаевые. С поклонами женщина спустилась со сцены и сразу направилась ко мне.

— Здравствуйте! Меня зовут Джессика. А вас?

— Катя, — едва слышно произнесла я.

— Окей, Катя! Я знаю, что вас хотят послушать. Что вы хотели бы сейчас спеть из того, что есть в вашем репертуаре? Назовите две-три песни.

У нее был хороший английский. Я все отлично поняла, но в ужасе только глупо шевелила губами, так ничего и не сказав. Она засмеялась:

— Не волнуйтесь. Просто вас хочет послушать папа.

— Папа?

— Да, хозяин этого клуба и того, где вы работаете. Вон он сидит.

В темном углу зала за столиком в развалку сидел старый рыхлый японец с круглым огромным, будто прилепленным, пузом, и, пожевывая, гонял во рту сигарету. Когда мы встретились взглядами, он, похахатывая, кивнул мне.

Я назвала песни. Джессика направилась к кукольным филиппинцам, сказала им названия песен. Те взяли несколько пробных аккордов и пригласительно кивнули Джессике. После чего она неожиданно громко прокричала в микрофон:

— Дамы и господа! Сегодня в этом зале для вас поёт певица, которая приехала к нам из России… — она сделала жуткую паузу, от которой мне стало до невозможного страшно, — Катя!!! Встречайте!

Гости зааплодировали. «Какой ужас, неужели нельзя просто убежать и где-нибудь спрятаться?», — думала я и ватными ногами двигалась к сцене. Джессика передала мне микрофон. Я узнала вступительные аккорды «Yesterday» и запела дрожащим голосом. Но чем дольше я пела, тем меньше было волнение, и увереннее звучал мой голос. Пытаясь вглядеться через слепящий свет софитов в пьяные лица гостей, я с невесёлой усмешкой прокручивала слова Джессики: «Lady and Gentlemen…». Среди гостей были только джентельмены. Леди я так и не обнаружила. Или леди были мы, хостесс? Пришли после работы джентельмены в клуб погладить по коленкам молодых леди-иностранок. Не факт, что у всех джентельменов есть семьи, в клубе приятнее. Дома рутина, надоевшая жена, обязательства, обременительная роль добропорядочного семьянина, благоверного мужа. А здесь упразднены все нормы. Ты можешь быть кем и чем угодно. Можешь быть разнузданным, наглым, высокомерным. Можешь напиться, как свинья. И всё равно тебя будут называть джентельменом. А леди-хостесс будут подобострастно улыбаться и ухаживать за тобой, как за самым любимым мужчиной на свете. Так я обнаружила, что волноваться мне особо не перед кем.

— Следующая песня, — говорил мне взглядом кукольный филиппинец.

— Начали, — глазами отвечала я.

Осмелев, пританцовывая, я пела «I will survive».

— Два или три куплета? — спрашивал он.

Я спрятала за спиной три пальца. Работа была такой согласованной, будто мы давно сотрудничаем вместе.

— Ну, третью песню поём? — с улыбкой спрашивал он без слов.

— Да, — весело ответила я, показывая, что от волнения у меня микрофон выскакивает из рук.

— Ничего! Держись! — читала я в его жестах.