Профессия – лгунья

После чего Митсунори перевел мой перевод своему другу. Так мы играли в поломанный телефон до того момента, пока гости не заказали себе и нам пиво. Тогда все стало проще. Под воздействием алкоголя реальность стала выглядеть удобоваримой, и языковой барьер почти перестал быть таким уж ощутимым даже для Оли. Она совсем не знала английского, но после пива неожиданно для себя обнаружила школьные резервы в своих хитрых закоулках мозга. Гость её тоже едва ли владел английским, но зато активно жестикулировал, и теперь этого было достаточно. Мой гость широко улыбался и, осторожно поглаживая меня по руке, заискивающе заглядывал мне в глаза. Я же напряженно улыбалась в ответ и нервно потирала колени. У меня сильно потели руки от волнения. Я страшно боялась обнаружить это и безуспешно сушила ладони о колени.

Потом гость поднялся и отправился в направлении туалета. Ко мне подошел Куя и всучил полотенце. Его недовольный взгляд говорил о том, что мне следовало самой взять полотенце в кухне. «Иди за гостем», — показывал он мне глазами. «Ненавижу тебя, Абориген», — злилась я на Кую и плелась к туалету. Поскольку он контролировал нашу работу, выходило так, будто законы клубов были его идеей.

Вернувшись, Митсунори попросил меня спеть по-русски. Я растерялась, стала отнекиваться, но после второго стакана пива согласилась.

— Вот, вот русская песня, которую очень любят все японцы! — сказал он, указывая мне на номер песни в каталоге.

Зазвучала фонограмма, и я узнала «Миллион алых роз».

— О, вряд ли я помню, — сказала я неуверенно.

— Помнишь, помнишь, — отвечал мне гость с той же улыбкой.

— Жил-был художник один,

— обречённо запела я, понимая, что дальше слов не знаю, —

Много он песен любилИ как-то в свой юбилейВыбросил он всех чертей.

Ольга покатилась со смеху. Я под столом наступила ей на ногу и продолжила:

Зря вы заставили петьЯ ведь не знаю словаИ вот однажды из днейЯ вас покину, друзья

«Господи, какой ужас, какой ужас! Что делать?» — кипели мои мозги.

— У-у! Браво! — повизгивая, кричал Митсунори и на мое счастье в экстазе выхватил у меня микрофон и дальше запел по-японски.

Я взглянула на часы. Прошло меньше часа. Время было резиновым в стенах клуба. «Да что же это, — думала я, — столько сил уходит на роль дуры, на этот вымученный смех, а в результате нет конца этой проклятой работе. Неужели так будет каждый день?».

Измученные и отупевшие, мы молча выкатились из машины, молча ехали домой в лифте, молча ложились спать.

— Как медленно идет время… — засыпая, сказала Оля.

IX

Когда закончилась наша первая рабочая неделя, мы, озадаченно уставившись в календарь, пытались понять, как всего семь дней могли растянуться в бесконечность. Чего только мы не пережили за это время. Каких только людей не перевидали.

Это и вечно пьяный улыбчивый гость, который во время пения на каждом слове кланялся так низко, что несколько раз не на шутку ударился лбом о пол. Видимо, память о феодальном прошлом пробуждалась в его генах после принятия изрядного количества спиртного.

Это и наивный трогательный Ольгин гость Такеши. Его очень влекло к ней, но он всегда держался скромно и застенчиво.

— Не трогай меня! — сказал он важно.

— А я и не трогаю, — сказала ошарашенная Ольга.

— Всё равно не трогай! — отвечал он с сожалением, что она не трогает его.

Это и добродушный гость опытной филиппинки Алекс. С рыком исполняя под караоке свои любимые рок-н-рольные песни, он непременно в качестве музыкального сопровождения использовал гитару — руку Алекс. Самозабвенно играя на воображаемых гитарных струнах, он дергал её несчастную руку туда-сюда и со страшной силой тряс головой в такт. Алекс так привыкла к этой многолетней гитарной игре, что умудрялась вообще забывать о руке на протяжении всего того времени, сколько с ней был гость. Она ела, пила, общалась с другими хостесс. В общем, её рука почти не имела к ней отношения.

Это и смешной пузатый старикашка, как из комедийного кино, выряженный в костюм ковбоя, с волосами, обильно намазанными гелем и уложенными буклями. Так что Оля, увидев его, крикнула в ужасе:

— Боже, это как надо так мудреть с годами, чтобы до такой степени отупеть к старости!

Это и артист во фраке, который трезвым был таким шутливым и забавным, что все хостесс умирали со смеху от его рассказов. Но когда он напился, то неожиданно достал из своего дипломата вырезанную из газеты то ли репку, то ли свёклу, и стал танцевать с ней, жарко прижимая к своей груди.