Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе

Однако разговор с Лангендорфом сразу принял деловой оборот. Шеф попросил подробно доложить все обстоятельства по делу, которое в последнее время вел Фельфе. Выслушав его, Лангендорф стал задавать многочисленные вопросы, порою невпопад и повторяя их по нескольку раз. Разговор не получался и носил какой-то беспредметный характер. «Не хватил ли шеф накануне лишку», — подумал Фельфе, поглядывая тайком на Лангендорфа. Неожиданно дверь открылась и в кабинет уверенно и быстро вошли четверо мужчин. Одного из них, фон Бутлара, офицера безопасности в центральном аппарате, Фельфе хорошо знал. Трое других были ему неизвестны. По лицу фон Бутлара скользнула злорадная усмешка. «Вот этот человек — господин Фельфе», — громко сказал он. Фельфе не успел опомниться, как трое незнакомцев заломили ему руки. «Вы арестованы», — сказал, судя по всему, старший из них и показал удостоверение сотрудника уголовной полиции. «Все, это конец, провал», — молниеносно промелькнуло в голове у Фельфе. В висках сильно застучало, на мгновение показалось, что движение времени остановилось. Откуда-то издалека донесся вопрос: «У вас есть при себе огнестрельное оружие? Мы должны вас обыскать».

— Не раскисай, соберись с мыслями, — усилием воли приказывал он себе.

— В чем дело, господа, не кажется ли вам, что это какое-то недоразумение, и потом, какие у вас основания для моего обыска и ареста? — запротестовал он, стараясь придать голосу спокойный и уверенный тон.

— У нас есть ордер на ваш арест, причин мы не знаем, мы выполняем лишь то, что нам предписано. Вы должны беспрекословно подчиняться нашим требованиям. Это в ваших интересах, — сказал старший и показал ордер на арест.

По пути в полицейское управление Мюнхена Фельфе лихорадочно обдумывал, что могло явиться причиной его неожиданного ареста. И все время придумывал, как избавиться от имеющихся при себе компрометирующих вещей. Листок с адресами и номерами телефонов удалось незаметно выбросить. Но в бумажнике, во внутреннем кармане пиджака, лежала фотокопия разведывательного задания, полученная от «Альфреда» на последней встрече в Вене. Выбросить или уничтожить ее так и не удалось. Она оказалась среди изъятых в полицейском управлении личных вещей и потом фигурировала в деле.

О причине провала можно было только гадать. Но и без того было ясно, что работе разведчика пришел конец. И сейчас, пожалуй, надо было определить главное — решить, как себя вести. Приходила вселяющая надежду мысль — все отрицать, не признаваться, запутывать следствие. Однако последующие события безжалостно перечеркнули предполагаемую тактику действий. Уже на первых допросах стало ясно, что контрразведке известно очень много.

Следователь Федеральной судебной палаты доктор фон Энгельбрехтен, брызжа слюной, злобно набросился на арестованного.

— Вы что, господин Фельфе, считаете нас идиотами или сами идиот. Что вы мелете? Вы полностью изобличены как русский шпион. Как юрист, вы должны понимать, что такое прямые улики, факты, доказательства. Не желая оказывать помощь следствию, прибегая ко лжи, вы усугубляете свое положение. Вы получите на полную катушку. Единственный для вас выход — это откровенность, раскаяние и готовность оказать помощь следствию. Я не собираюсь играть с вами в кошки-мышки. Мы располагаем неоспоримыми доказательствами вашего преступления. Смотрите, и Энгельбрехтен подвинул несколько папок.

— Вот здесь фотокопия с 15 отснятыми вами фотопленок «Минокс», которые найдены при обыске у вас дома. Все секретные документы БНД. А это фотокопия разведывательного задания русских из вашего бумажника. А здесь акт об изъятии у вас дома и на рабочем месте атташе-кейса с двойным дном и специальной шпионской техники для фотографирования и изготовления микроточек. Вот и показания арестованного нами Ганса Клеменса. В отличие от вас он быстро понял, что препирательство ни к чему хорошему не приведет. Взгляните, не стесняйтесь. Арестован также ваш связник «Т.». Фельфе посмотрел в холодные торжествующие глаза следователя и ему стало ясно, что улики против него достаточны и неопровержимы. Юлить бесполезно. Теперь нужно было решать, как и в каких дозах говорить правду. Противнику надо рассказывать то, что ему может быть известно. Это тонкая и напряженная игра, но, очевидно, другого пути нет.

Оставаясь один, в тюремной камере, Фельфе еще и еще раз обдумывал тактику своего поведения на допросах, но эти раздумья постоянно прерывали мысли о семье — жене, сыне, дочери. Что будет с ними, какие кары могут обрушиться на их головы, поймут ли они его, почему он сотрудничал с советской разведкой, или отрекутся от мужа и отца. Это постоянно мучало его.

А друзья, его советские друзья? Знают ли они, что с ним случилась беда. Прошло уже две недели, как он не выставлял условного знака, что с ним все в порядке. Нет, они должны догадаться и принять меры, чтобы локализовать другие возможные провалы.