Прогулки по Средневековью. Война... Чума... Инквизиция...

Архетип «пир во время чумы» также восходит к годам Великой эпидемии. Если положение безнадежно, смерть тебя подстерегает буквально со дня на день, то почему бы не провести последние часы мирской жизни во всевозможных удовольствиях? Тем более что цены на вино и продовольствие обрушились, сотни домов со всеми их богатствами стоят пустые, припасов, сделанных до эпидемии, предостаточно.

Если не испугаешься — заходи и бери что хочешь, дабы потратить добычу на куртизанок, дорогие напитки и утонченные кушанья. Подобные развеселые компании за три года Великого мора можно было видеть на пространстве от Кастилии до Шотландии и от Аквитании до Пруссии. Если один из бражничавших умирал, на его место приходил другой. В компанию принимали всех — дворян, ремесленников, бежавших из опустевших монастырей монахов, шлюх, купцов. Перед лицом смерти все равны.

Вновь обратимся к Джованни Боккаччо — как свидетелю, наблюдавшему чумные пиры своими глазами:

«…Некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают борьбе со злом; собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных и им самим было удобнее; употребляя с большой умеренностью изысканнейшую пищу и лучшие вина, избегая всякого излишества, не дозволяя кому бы то ни было говорить с собою и не желая знать вестей извне — о смерти или больных, — они проводили время среди музыки и удовольствий, какие только могли себе доставить.

Другие, увлеченные противоположным мнением, утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякому желанию, смеяться и издеваться над всем, что приключается, — вот вернейшее лекарство против недуга. И как говорили, так, по мере сил, привод или и в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны, в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего устраивая это в чужих домах, лишь бы прослышали, что там есть нечто им по вкусу и в удовольствие. Делать это было им легко, ибо все предоставили и себя и свое имущество на произвол, точно им больше не жить; оттого большая часть домов стала общим достоянием, и посторонний человек, если вступал в них, пользовался ими так же, как пользовался бы хозяин».

(Декамерон. День первый.)

Голландская иллюстрация к Боккаччо, 1470–1490, Брюге

Противоположным полюсом чумной истерии оказалось появление многочисленных желающих покаяться — очевидно же, что столь умопомрачительное бедствие послано роду человеческому за его несчетные, мерзкие и возмутительные прегрешения. Нечто похожее мы уже наблюдали перед «Тысячелетием», то есть ожиданием конца света к 1000 году нашей эры.

Черная смерть вызвала очередной неслыханный всплеск религиозного экстаза. Флагелланты, сиречь истязующие себя бичами, существовали и раньше, что было пусть несколько необычной, но не экзотической религиозной практикой — еще в XIII веке на улицах городов можно было наблюдать немногочисленные группы кающихся, раздетых по пояс и охаживающих себя плетьми. Дело вполне благочестивое — умерщвление плоти и аскеза ведут к спасению души. Вплоть до эпидемии движение флагеллантов не носило массового характера, а церковные власти и инквизиция относились к ним вполне спокойно: в этом не наблюдалось никакой ереси или сектантства.