Читаем Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"! полностью

Иногда мы с бесом выпиваем. Совсем немного. Ранее, когда я был свободен от "постояльца", бывало, что и напивался крепко, но страсти к алкоголю от таких "падений в пьянство" не приобрёл. К шестидесяти годам осталась память о прошлых "перепоях" и желание раз в три дня выпить пятьдесят граммов алкоголя, настоянного на некоем волшебном корне. Название корня и место его прорастания подарил старый и хороший товарищ, ушедший из видимого мира с инфарктом в обнимку в возрасте сорок три года. Товарищу было сорок три, а инфаркт был намного старше. Странное с человеком произошло: знал о целебных свойствах корня всё, делился тайной растения с другими, но сам почему-то ушёл из мира "в расцвете сил". Открывая секрет целительного корня, товарищ обещал безболезненное существование до смерти при одном условии: не пить более пятидесяти граммов в сутки, но собственных рекомендаций не придерживался. Главное, самое большое желание любого из нас — это умереть без болезней. Редкая, несбыточная мечта всякого старого человека.

После вселения беса в сознание многое изменилось: в первые три года после "принятых на грудь" ста граммов "очищенной", он умолкал и не лез с умными замечаниями:

— "Компаньон", в чём дело? Почему ты умолкал после ста граммов тогда? И почему ныне хватает и пятидесяти, чтобы ты заглох?

— А что толку с тобой, пьяным, общаться? Чего стараться? Один хрен всё забудешь, что я скажу!!

Раньше после мелочной выпивки тянуло на исполнение народных песен, которые способны выжать максимум слёз при минимуме выпитого алкоголя. Таких "запеваний" знаю два, или три. Первая и главная песнь до знакомства с бесом, наиболее любимая мною, была "Степь да степь кругом".

И далее продолжал бы наслаждаться грустной песней, но безмятежное песенное существование прекратил постоялец. Шутя и смеясь, бесовская подлость нагадила в душу:

— Как долго соизволишь наслаждаться музыкальным творением?

— Сколько себя помню. В чём интерес?

— Да так… Не всё в ней понятно, ясность отсутствует.

— Какая ясность требуется? Что непонятно?

— Всё. Начни с первого такта. Воспроизведи, пожалуйста, начало — и я запел, страшно фальшивя, но со "слезой и чувством":

"… степь да степь кругом

ши-и- и-роко лежит,

а во то-о-ой степи

за-а-амерзал ямщик!" —

и стало как-то неудобно. Такой застенчивости не ожидал от себя. Настоящий, профессиональный писатель в этом месте написал бы так: "на меня вдруг снизошло озарение", но поскольку не писатель, а всего лишь исполнитель "бесовских замыслов", то меня ничего не "озаряло". Вообще ничего подобного со мной не происходило, если не считать, что вдруг увидел бескрайнюю зимнюю степь! Как в Казахстане…

Выключил "звуковоспроизводящую" технику (закрыл рот) и принялся ворочать слова песни: "белая, зимняя степь, бесконечная степь! Январь, или декабрь месяц. Мало снега потому, что дикие ветра куда-то его унесли. Всегда так: где степи — там и ветер, да такой ветер, от которого спасения нет. До костей достаёт! Калмыкия для сцены замерзания ямщика годится? Пожалуй, подойдёт. Места нашел, определил, а вот как туда занесло песенного ямщика — непонятно. Загадка, но не единственная в "любимом музыкальном произведении нашего народа".

— Приятель, а не сделать ли нам фильм о замерзающем ямщике?

— Можно. Когда сценарий писать начнешь?

— На неделе займусь. Ясно представляю начало фильма: камера делает оборот на все триста шестьдесят градусов, и видит только заснеженную степь. Отходить от слов "степь да степь кругом" нам никто не позволит.

— Полная безнадёга для главного героя! Делаем крупный план и видим, что мужик замерзает… Звуковое сопровождение до предела тоскливое и печальное… Выше не бывает.

Переходим на рассматривание публики, окружающей умирающего ямщика. Или их там всего двое было?

— Сколько народу поместить рядом с замерзающим ямщиком?

— В этом и кроется главная трудность. В первоисточнике об этом не сказано ни слова. Всего один "товарищ" упоминается. В итоге — двое: ямщик и "евонный товарищ". Нет упоминаний ни о пассажирах, ни о грузах, на основании чего можно сделать вывод: ямщик и его друг куда-то пёрли порожняком.

— Кого нам взять на роль "товарища"?

— Пока подождём с ролями. Давай по тексту ещё раз пройдёмся:

"… и набравшись сил

чуя смертный час

он това-а-а-а-рищу

отдавал наказ…" — если бы они ещё "чуяли", как их в степь занесло.

— Своевременное замечание: как и почему занесло ямщика с товарищем "степь глухую"? Объяснений нет.

— Занесло — ну и занесло, бывает. У вас и не такое бывало, а тут один заехал не туда — и вот вам, получайте песенное произведение для исполнения в подпитии! По факту непонятного заезда пары ямщиков в "глухую степь" сделаем умолчание. Умолчание — вещь полезная и необходимая, оно служат чем-то вроде отбеливателя. Иногда бывают такие ситуации, что если их подробно освещать, то звания "отщепенца" такому "просветителю" не миновать. Умолчаний не избежала основная книга христиан — Библия. Умолчания применялись, применяются и без них не обойтись впредь. Большие "пласты истории" покрываются умолчанием, а ты о какой-то песне речь ведёшь!

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза