Происхождение гениальности и фашизма

В эдиакарскую эпоху, во времена первичных организмов, такие трюки были обычным делом.

Но плиоцен консервативнее эдиакара. Эволюционный поезд уже ушел. Радикальная рокировка органов стала невозможна.

Более того, нос, перемещенный в промежность, был бы обречен на страдания от проделок ануса (да и пудрить его было бы сложнее).

Впрочем, выход нашелся. Нос остался на месте. А филиалом вульвы стал рот, которому делегировались все ее представительские функции, а также часть механических.

Затем произошло радикальное укрупнение ягодиц и молочных желез. Прятать их в шерсти стало глупо — и свершилось «раздевание»: покровная шерсть была сброшена к чертовой матери secula seculorum.

В результате получился впечатляющий биологический объект для спаривания, в котором всё без исключения настойчиво и постоянно напоминало о его основном предназначении.

(Кстати. Для облысения homo была и еще одна веская причина: трение кожами стало важной частью их половой игры.)

Основные работы над промискуитетом завершились еще в плиоцене, а окончательно «объект был сдан» примерно к тому времени, когда мы наблюдаем стаю homo в слоне.

Любовь же была изобретена значительно позже.

Без великого мифа «любви» не было ни малейшей возможности легализовать дикую похоть homo и встроить ее в систему культуры и отношений.

Процесс преображения пещерного промискуитета в возвышенную европейскую «любовь» был не прост.

В Античности никакой «любовью» и не пахло.

Эрос, Афродита, Хатор, Приап, Рати и прочие профильные «боги и богини любви» к любви не имели никакого отношения. Это были дирижеры оргий, командиры фаллосов и повелители вагин.

Да, они распаляли смертных похотью, подбирали самые экзотические сочетания половых партнеров, но ничто, кроме фрикций, коитусов и изнасилований, их божественные головы не занимало.

Дело в том, что «любви» в сегодняшнем смысле слова тогда вообще не существовало. Ее еще не изобрели, так как она была никому не нужна. Половая разнузданность человека не нуждалась в оправданиях. Она почиталась достоинством, а не пороком.

Тем не менее, со временем плейстоценовая одержимость сексом прошла первую обработку культурой. Дафнис прыгал вокруг Хлои, звенел тетивой Эрот, а Хатор трясла своими коровьими ушками. Древняя похоть украсилась веночками и приобрела статус божественного наваждения.

Средневековье попыталось закрыть половой вопрос, нацепив на секс смирительную рубашку брака.

Но не тут-то было!

В черной церковной мгле звезда похоти разгорелась особенно ярко. Сила ее сияния была сильнее, чем скромное свечение звезды Вифлеемской. Грех нагло и весело торжествовал.

Тут-то стало понятно, что это скандальное напоминание о животности хомо требует и самых высоких оправданий.

Культуре пришлось поднапрячься. Ситуация осложнялась миллиардами примеров того, что половые акты легко свершались и без всякой «любви». Задачка была не из легких.

Посему «продукт» приобрел свои первые очертания лишь в XVIII столетии.

Созревшая цивилизация в девятнадцатом столетии усилила запрос на «особое, возвышенное чувство». Перья поэтов и романистов заскрипели еще усерднее. К началу ХХ века все было готово, а кинематограф навел окончательную полировку на этот возвышенный и влиятельный миф.

Как всегда и бывает в таких случаях, миф стал жить своей жизнью и мощнейшим образом влиять на поведение миллионов homo.

Любовь — не единственное искусственное явление. Стыд, совесть, раскаяние, эмпатия, любознательность, честность — мы тоже можем смело записывать в разряд «изобретений».

Глава VIII

КАМЕНЬ В ЛАПЕ

Полагаю, что вся цепочка забавных заблуждений о человеке начинается именно с мифа о «разумном инструментализме».

Благодаря куску булыжника в грязной лапе, человечество (само себе) присвоило звание коллективного гения животного мира.

С этого камня и началась уверенность, что род homo имеет некое таинственное отличие от остальной фауны.

С него же и начался путь, который привел стайного падальщика к коллайдеру, Освенциму и другим вершинам цивилизации.

Отметим, что за 250 лет существования антропологии так никто и не удосужился вычислить: с какого перепугу животное стало таскать с собой обломок породы?

Но именно это и надо понять в самую первую очередь. Ведь происхождение свойства всегда определяет его потенциалы и природу. Никакое явление не может быть отделимо от причины его появления.

(Напомню, что любое развитие — это всего лишь возгонка и совершенствование первичных особенностей.)

Когда-то находка этих «орудий» перевозбудила антропологов. Да так, что обломки стали символом уникальности раннего человека и основанием теории об «исключительности гоминидов».

Да, с какого-то момента в лапах нашего животного, действительно, оказывается камень. Это происходит в голодном плиоцене, за пару миллионов лет до нашей «сцены в слоне».

Тот момент, когда тварь в первый раз подобрала какой-то обломок, считается историческим и судьбоносным.

Но тут вытанцовывается неувязочка.

Дело в том, что вся история примитивных орудий — свидетельство не сообразительности, а поразительной тупости homo.