Происхождение Каббалы

От «изначального принципа», который, непорождённый, сохраняется во всяком движении, происходят света пламени, которые затем отделяются от своего истока и, в своей дифференциации, всё больше от него отдаляются. В сущности, это тринадцать миддот, действующие посредством противопоставлений. В оригинальном символе, выведенном из формы еврейской буквы йод, , мир языка рождается из крыльев йод,

которые развёртываются от своего истока, то есть от движения изначальной йод. (Нельзя не задаться вопросом, должна ли алеф содержать в себе йод

как крылья?) Эта йод представлена как «бурлящий источник» движения языка, который после дифференциации и ответвления в Бесконечном снова возвращается в свой центр и исток. Принцип циклического движения всех космогонических процессов появляется в нашем тексте снова и снова в самых разных формах и, похоже, особенно захватывает автора. Всякий раз, когда эти процессы полностью разворачиваются, они делают полный разворот и циклически возвращаются к своему источнику. Тот, кто может оказаться у корня этого движения языка, на самом деле, объемлет весь язык и все выражения глубочайшей сущности, тем самым став мастером всех чудесных воздействий, описанных здесь в ярких магических образах. Но, в то же время, в конце своей дороги человек стоит «в совершенной ясности, с успокоившимся умом [йиилуб ха-даат]» и «обитает в высшей мысли, которая [в свою очередь] находится в изначальном эфире, выше которого больше нет никакой степени». Таким образом, здесь мы сталкиваемся с идеей, что растворение мистической мысли в махшаба

Бога, где обретается божественное знание, становится, благодаря обратному движению, непоколебимостью мастера имён, который «с успокоившимся умом» и не теряя себя, ведёт мышление к его корню и там насаждает его.

Во всех этих символах изначальный эфир описывается как «беспристрастное тождество», в котором все вещи преобразуются и становятся противоположностями. Очевидно, оно считалось основой мира, где все силы «закругляются»[587]. Как и среди древних натурфилософов, этот изначальный эфир считается духовным огнём, в котором всё смешивается — автор использует образ плавки металла для иллюстрации объединяющей функции изначального эфира. Силы эфира согреваются, и в этих разогретых кругах смешиваются в цельное единство. От изначального эфира, как пламя от углей, протягивается цепь путей, о которых говорит книга Йецира. Она порождает очертания, которые циклически возвращаются к их изначальному основанию и описываются в символах, похоже, связанных с началом комментария Исаака Слепого к Йецира [588]

. Но, прежде всего, два источника устремляются вперёд один за другим или, как в других сочинениях этого круга, бок о бок. Сначала есть источник бесконечного света, который рассеивается очень быстро, как искры кузницы; затем следует другой, источник тьмы, которая, тем не менее, содержит три рода света и «утренние сумерки». Сам эфир — это то, что нельзя постигнуть через вопрошание, и в этом определении он тождественен изначальной тьме книги Ийюн. В другом месте, в несколько иных выражениях, предполагается, что два источника света и тьмы оба проистекают из изначальной тьмы. Поскольку созерцательное проникновение в тайны этого изначального эфира было запрещено Моисею, он удовлетворяется созерцанием этих двух источников, из которых проистекает и появляется всё, что ниже.

Эта космогония второй части, в которой языковой мистицизм появляется лишь случайно и всё основано на мистическом свете, считает изначальную тьму эфира, из которой появилось всё, недоступным для изучения «Прежде» божества, как бы аспектом «до» Творения. С этих пор, то есть после этого «позади», также содержащего славу и полноту сил Бога, постижимо уже всё. Моисей обнаружил, что из процесса двух источников (которые не отождествляются прямо с могуществами Меркабы, хотя такое отождествление вполне может предполагаться) проистекает сила, которая здесь и в других сочинениях называется л илу а, изначальная влажность. Сначала поток воды, исходящей из источников, становится, на самом деле, всё тоньше и тоньше, толщиной с волос, пока не остаются только капельки; но они распространяются с огромной силой, и из их сочетания возникает сырость, становящаяся всё более чистой. Как пена на воде, из неё (по Быт. 1:2) появляется Святой Дух, в свою очередь, дифференцирующийся на множество могуществ. Эта изначальная пена сверкает игрой цветов, перемежаясь красным и белым, тем не менее, тесно связанными друг с другом. Святой Дух затем изображается так же, как природа хокма описана у Исаака Слепого, хотя без всякого упоминания этой концепции.