Происхождение Каббалы

Дальнейшее изложение этой темы в разделах 126—127 довольно любопытно. Снова перетолковывая талмудическое высказывание, этот текст объясняет, что Мессия может прийти, только когда все души «в теле человека» истощены и закончили своё переселение. «Только тогда могут выйти „новые [души]“, и только тогда дозволено родиться сыну Давида. Почему это? Потому что его душа появляется новой среди других». Душа Мессии, таким образом, не подвержена переселению. Здесь каббалистическое учение выдаёт свой характерный оттенок. Мы здесь имеем дело не с воспоминанием о прежних учениях о перевоплощении, вроде известных нам некоторых иудео-христианских учений об истинном пророке, как у Псевдо-Климента, которые тоже оказали значительное влияние на соответствующую идею среди шиитских сект ислама[298]. В них душа Адама, истинного пророка, пересекает эон, этот мир, во многих формах, пока, наконец, не найдёт покой при появлении Мессии

[299]. Позже каббалисты сами развили эту идею независимо в своей предполагаемой цепи перевоплощений: Адам — Давид — Мессия; однако, это учение неизвестно до XIII века. Мог ли этот тезис Бахир

появиться на Востоке, возможно, даже в намеренном противостоянии некоторым распространённым идеям? Или он развился независимо от них? Трудно ответить на эти вопросы. Немецкие хасиды вообще ничего не знают о переселении душ и связанных с ним идеях, что показывает детальная работа Элеазара из Вормса о душе, Хохмат ха-Нефеш. Согласно пессимистической точке зрения катаров, все души в этом мире — ничто иное, как падшие духи. Здесь тоже заметен резкий контраст с учением

Бахир, которое считает спуск «новых» душ, во всяком случае, возможным и предопределённым благими деяниями Израиля.

Притча в разделе 127, длинная и почти многословная, но сама по себе довольно любопытная, не делает вопрос об источниках этой концепции проще. Всеобщность душ сравнивается с хлебом, который царь послал своим солдатам, однако он от небрежения заплесневел. Когда это стало известно во время осмотра, разгневавшийся царь приказал, чтобы хлеб высушили и восстановили, насколько возможно, в хорошем состоянии. Этим людям, поклялся он, я не дам больше хлеба, пока они не съедят этот полностью заплесневевший хлеб[300]

. Вопреки краткости, которая обычно отличает притчи в Бахир, эта притча странно раздута и растянута, и в процессе мотив хлеба как множества душ неожиданно смещается, так что хлеб становится изучением Торы. Здесь тоже новый хлеб появляется, только когда старый съеден, то есть когда грешные души очищены. Язык притчи более уместен во Франции или в Германии, чем на Востоке [301].