Проклятье на последнем вздохе или Underground

— Может мы его Егором назовём? — предложила Анна. — В честь прадеда. Помню, мать рассказывала, что он тоже светлый был и кудрявый. И храбрый. Раз в детстве со сверстниками коней в «ночное» гонял, а на них волк напал. Один, правда, но свирепый. Так на коней кидался, что ребята тогда в страхе все разбежались, а он и волка отогнал и коней всех утром домой привёл. Только с тех пор у него на щеке шрам от волчьего когтя остался.

Вот и у нашего малыша венка на одной щёчке, будто метина.

Рита подумала немного: — А что? Должны же у мальчика быть какие — то корни. И записала сына: Егор Альбертович Милёхин.

Отпуск матери закончился, а у Риту пропало грудное молоко. А у Егора был хороший аппетит и он требовательно ревел. Рита вытащила из холодильника бутылочку с молочной овсянкой и некоторое время грела её в кружке с горячей водой. Егор «ревел белугой», а у Риты от его крика нервно тряслись руки. Она сунула бутылочку сыну в рот, но тот выплюнул соску и закрутил носом.

— Гадёныш! — выдохнула Рита с шипением.

Возможно, овсянка была холодная или густая и не понравилась малышу. Но охвативший Риту непонятный приступ гнева затмил разумные объяснения. Рита бросила бутылочку обратно в кружку, а Егора с ненавистью швырнула в кроватку и выскочила во двор.

Холодный дождь привёл её в чувство. Поняв, что Егор уже не плачет, Рита вернулась в дом и подошла к детской кроватке. Маленькое тельце не двигалось. Рита схватила сына на руки. Его глаза были закрыты. Рите показалось, что он не дышит.

— Егор, очнись! — тормошила она малыша. — Сынок, прости меня!

Сын не реагировал ни на её голос, ни на встряхивания.

Риту охватил ужас. По её ногам потекла тёплая жидкость.

— Егор! — завизжала Рита.

Ребёнок широко раскрыл глаза и уставился на неё не мигая.

— Как ты меня напугал! — плача Рита целовала маленькое тельце, чувствуя, как оно оживает и наполняется силой. — Прости меня, сынок!

Ничего не понимающая Анна застыла на пороге дома с тяжёлой сумкой в руке.

7

Рита вела Егора из поликлиники с очередной профилактической прививки.

Выпавший ночью снег не пожалел для пейзажа белой краски, запорошил крыши домов, заборы, кусты и деревья, сделав их игольчато — пушистыми, и навредил, засыпав и без того не чищеную дорогу.

В зимнем комбинезоне, купленном на вырост, Егорка утопал в снегу и походил на смешного «клишаногово ведмедика». Всякий раз при его сильном крене в сторону Рите приходилось его подстраховывать, хватая за капюшон, поэтому издалека они выглядели танцующей парой.

Стая грачей, прилетевших накануне, бестолково галдела, недоумённо тыкая клювами в снег, скрывший проталины, где они ещё вчера пытались найти себе корм. Вдруг они с громким карканьем вспорхнули и облепили ветви деревьев, стряхнув с них шлейф серебристого инея.

Это их спугнула, выдвинувшаяся из магазина навстречу Рите, баба Ася Пчелинцева.

В сильно просвечивающейся авоське она несла батон хлеба, пачку лапши и соль, а в хлопчатобумажном чулке на левой ноге — спрятанную бутылку водки. Донышком бутылка упиралась в бабкину старую боту, а выше сильно уродовала её и без того кривую ногу. Бабка Ася сейчас напоминала довольную собою обезьяну, наконец сообразившую, куда ей пристроить гранату.

Бабку сильно штормило.

Рита подхватила на руки, мешавшего движению, Егора и на мгновение зажмурилась. Пытавшуюся обойти их бабку вдруг сильно занесло влево. Рита со страхом представила себе, как острые осколки бутылки, разбившейся при падении бабки, вонзаются ей в ногу.

Но бабка удержала равновесие. Рита обернулась. Размахивающая авоськой, баба Ася продолжила дальше расширять тропинку, западая то в одну, то в другую сторону, что — то негромко бормоча себе под нос.

Яркое весеннее солнце и искрящийся снег слепили глаза, мешали разглядеть слабую тропинку под ногами. И ещё Егор, одной рукой державшийся за мамин воротник, другой рукой в пушистой варежке постоянно мельтешил у Риты перед носом.

— Егор, перестань, — отстранила Рита руку сына. — А то сейчас оступлюсь и вместе свалимся!

Но Егорка опять сунул руку в варежке матери в лицо.

— Нюхай, Шарик, нюхай! — говорил он очень чисто и очень серьёзно.

Рите было непонятно, что это для него: игра или он сознательно пытается вывести её из себя? Может виной всему была его детская вредность? Говорить уже научился, а слушаться — ещё нет. Что вообще может соображать такая маленькая «пуговка»?

Солнце всё так же играло в снежном убранстве нарядной улицы, лёгкий мороз приятно пощипывал нос и щёки, а Рита сразу почувствовала себя очень неприятно, но вскоре про всё забыла. А вспомнила лишь после того, как у неё однажды сдали нервы и она, расплакавшись, легла на кровать, а Егорка подошёл, к ней, погладил её по голове и при этом очень серьёзно пожалел: — Не плачь, носастая!

И Рита поняла, что сын её не любит. Что ж, в нашем мире редко можно встретить святого! Она села на кровати и долго смотрела в одну точку.