Проклятие Деш-Тира

— Ты можешь загородиться от этих картин. Достаточно поставить заслон внутреннему зрению.

Аритон повернул к нему сияющее от восторга лицо.

— Только безумец может этого желать, — прошептал он. Асандир выпустил его плечи, словно они вдруг обожгли ему руки. Ему было тяжело дышать, не то что говорить. Маг повернулся и быстро зашагал прочь. «Эт милосердный, какая чудовищная ирония. Она ранит прямо в сердце». Как скоро Аритон горько пожалеет и о своем зрении мага, и о том, что соприкоснулся с паравианской тайной!

Призраки, наполнявшие Кайд-эль-Кайен, были бледным отсветом и отзвуком прошлого. В бесконечной череде сменяющихся времен года они вновь и вновь повторяли эту пародию на торжество. Но здесь она была пронизана радостью и ликованием. Развалины Итамона, являвшегося когда-то родовым гнездом династии Фаленитов, хранили в себе совсем иную память. Оказавшись там, Аритон еще не раз содрогнется. Но именно там по замыслу Содружества Семи должна произойти битва с Деш-Тиром, которая оборвет его власть над небом и солнцем.

Среди развалин города, разрушенного во время восстания против верховных королей, среди каменных обломков и костей непогребенных мертвецов высились четыре башни, возведенные еще паравианцами. Они до сих пор сохраняли древнюю магическую силу, надежно оберегаемую паравианскими заклинаниями. Их неприступность и первозданное совершенство составляли разительный контраст между ними и развалинами Королевской Башни, ставшими наглядным свидетельством оборотной стороны магии. И контраст тот был в тысячу раз сильнее и острее контраста между прошлым и настоящим Кайд-эль-Кайена, поскольку Итамон, залитый кровью, сполна познал трагедию сломанных жизней и растоптанных надежд.

У Аритона есть возможность заслониться от всего этого, но тогда ему придется наглухо закрыть свою душу и сердце. К тому же склонность к состраданию — отличительная черта династии Фаленитов — просто не позволит ему этого сделать.

«Какая злая ирония», — не переставал повторять про себя Асандир, торопливо шагая по склону холма. Содружеству предстоит поймать будущего короля Ратана на ложном чувстве вины, действуя вопреки собственным принципам, первым из которых было: нести просветление в умы, души и сердца людей. Личность Аритона, зачарованного сейчас призраками единорогов, не обрела еще зрелой и жесткой мудрости, которая позволила бы ей отгородиться от трагического прошлого Итамона. Аритон был слишком молод, слишком полон желаний. По сути, он был марионеткой собственного сострадания, и это мешало ему понять нехитрую истину, что ответственность невозможно навязать. Ответственность человек всегда возлагает на себя сам.

Итак, Содружество Семи шло на заведомую ложь, но от этой лжи зависело будущее Этеры. Им повезло: юношеская наивность и податливость соседствовали в характере Аритона с необоримым чувством долга, которое не позволит ему бросить то, на что он дал согласие.

Дорога, пролегавшая по пустошам Даон Рамона, как и многие заброшенные дороги Этеры, больше походила на заросший проселок. Она вилась между холмами, над которыми гулял неугомонный ветер. Он шелестел в сухих зарослях папоротника, что-то нашептывал путникам в уши, дергал их за полы плащей и теребил волосы. Лизаэр, изрядно уставший от проделок ветра, успокаивал себя тем, что осталось совсем недолго. Скоро они расправятся с Деш-Тиром, после чего он сможет заняться осуществлением своих замыслов.

А пока лига за лигой тянулся все тот же унылый, пустынный пейзаж. От нескончаемых зимних дождей одежда путников не успевала просохнуть, и спать им приходилось под сырыми одеялами. Как-то утром Дакар, проснувшись, обнаружил у себя в башмаках ийятов, и Асандиру пришлось вновь спасать его от проделок разыгравшихся сущностей. С тех пор из уст Безумного Пророка исходили только отборные ругательства. Случай с Дакаром был единственным событием, разнообразившим монотонную череду дней. В этом однообразии не было ничего удивительного: четверка ехала по таким местам, где не встретишь даже лачуги отшельника. Старой итамонской дорогой не пользовались торговые караваны, по ней не ходили странствующие ремесленники. Мертвый город не нуждался ни в тех, ни в других. Словно какое-то проклятие лежало на самой этой дороге и окрестных землях, ибо за все время путники так и не увидели развалин крестьянских усадеб или селений.

— А их здесь и не было, — сообщил Асандир, когда его спросили об этом.

Оглобли повозки скрипели, ее колеса грохотали на камнях. К полудню дождь прекратился, и вокруг серебрились лужи.

— Даон Рамон на древнем языке означает «золотые холмы». В этих местах жили риатанцы, а единорогам не требовались жилища.

Не желая, чтобы Асандир вновь погрузился в неприступное молчание, овладевшее им еще в Альтейнской башне, Лизаэр махнул рукой в направлении холмов с зарослями папоротника и колючих кустарников.

— Трудно поверить, что когда-то здесь все утопало в зелени.

— Поверить трудно, но эти места действительно были удивительно красивыми.