Проклятие или дар

Новое вино в старых бутылках.

Она протягивает руку к клавиатуре, почти касается ее. Колеблется, пальцы замирают у самых кнопок. Что если она ошибается?

Что произойдет?

Но если она не решится… Если дождется его возвращения домой, то не сможет скрыть свои подозрения. Если она не узнает правду сейчас, то не справится с собой, когда он вернется.

Валери набирает цифры – дату рождения Алека.

Панель сердито мигает красными огоньками, негромко и неодобрительно гудит. Ага, разбежалась, думает она. Это было бы слишком просто.

Руки трясутся, разочарование холодит пальцы.

Затем… ей приходит в голову, что можно попробовать и другой номер. Валери набирает завтрашнюю дату – годовщину исчезновения Лили.

Набирает последнюю цифру. Секунды после кажутся самыми длинными в ее жизни. Клавиатура гудит, замок щелкает. Валери открывает серебряную дверь и входит внутрь. Никакой крови… никаких костей, выбеленных луной и солнцем.

Чего же она ожидала?

Во всяком случае, не этого.

Огромная комната с белыми стенами уставлена постаментами. Несколько ступенек из нержавеющей стали, чтобы спуститься на пол. Валери подходит к первому пьедесталу: высокому, по грудь, из толстого зеленого стекла. На нем, как и на всех остальных, пара милых туфелек на шпильках. Они повсюду, эти туфельки для разных случаев. Она наклоняется, рассматривает ближайшие: розовые, бальные, со стразами на ремешках и пятами засохшей крови.

Валери переходит к следующей витрине: черные стилетто, красные каблуки лабутенов, бурые брызги на черной коже.

Сиреневые лакированные, без фирменного ярлычка, дешевые и вульгарные… тоже в пятнах.

Пара светло-зеленых от Джимми Чу.

Все цвета радуги, все стили, все слои общества прослойки и эпохи моды.

Туфельки Лили она находит не сразу.

И только предельным усилием воли заставляет себя остановиться, не бежать, крича все более пронзительно, в отчаянии разыскивая красные шелковые туфельки. Она знает, что, когда найдет их, потеряет власть над собой, осядет на пол, раскачиваясь и рыдая, и будет так сидеть до Судного Дня.

Она так сосредоточена на следующей паре, что испытывает настоящее потрясение, когда они оказываются перед ней. Очаровательные шелковые бальные туфельки Лили. Покрытые пятнами. Там, где впиталась кровь, красный шелк темнее.

Так вот что осталось от ее дочери: пара испачканных туфель. И ничто в этом подвале, никакие двери и комнаты, не указывают на то, где находятся останки ее девочки.

Здесь только туфли.

Сколько же их? Наверное, сотня пар?

Никаких тел.

Только туфли.

Ряд за рядом.

Валери протягивает руку. Вот и все, что она нашла. Возможно, это все, что останется у нее от дочери. Они удивительно прочные, каблуки-стилеты изящные, но такие твердые…

– Не трогай. – Голос звучит так резко и властно, что Валери колеблется, она почти готова послушаться. – Это редчайшая коллекция, я тебе уже говорил.

– Да пошел ты… – отвечает она, берет правую туфельку и нежно прижимает к груди. А потом поворачивается к нему.

Рейд Говард – симпатичный, хотя и не высокий мужчина – на голову ниже Валери, не многим выше Обадии Талли, – сегодня одет небрежно. Вместо безупречно скроенного делового костюма – темные джинсы, поло, тимберленды[47].

Алеку досталась его внешность – все, кроме рыжих волос. Рейд не носит бороду, он чисто выбрит и зеленоглаз. Он так же популярен среди женщин, как и его сын. Валери и сама едва не поддалась его обаянию, но вовремя опомнилась. Ему вовсе незачем было губить девочек, но Валери понимает: ему это просто нравится.

А еще она понимает, что ей нужно время, нужна пауза, и спрашивает:

– Зачем? Зачем ты ее убил? Ты ведь ее не знал, она ничего для тебя не значила. Зачем понадобилось убивать? Зачем ты убил мое дитя, а затем заставил растить своего ребенка?

Его улыбка и тяжелые, разбивающие тишину шаги по ступеням говорят ей: Потому что я мог это сделать. Эта улыбка проскальзывает между ее ребер, как нож, и входит в самое сердце.

– Ты мне нравишься, Валери, честно. Но твоя дочь оказалась твоей копией – точно такой ты была, когда мы учились в школе. Когда ты сказала мне «нет», а этому идиоту Чейзу – «да». А потом еще был Люциус, чокнутый Люциус! Я человек терпеливый, но обиды не прощаю. – Его улыбка становилась все шире. – Разве Лили могла отказать старому другу ее мамочки, который предложил подвезти ее до дома? – Он пожимает плечами. – Я держал тебя здесь под присмотром, запретил гребаному Талли жаловаться на тебя. Боже, как ты ему надоела за эти годы! А еще я получил бонус – ты приглядывала за моим сыном. У него все в порядке и мне не приходится отвлекаться от дел и развлечений. – Он разводит руками. – Я забрал у тебя одного ребенка, но дал другого. Тебе же нравится Алек. Можно считать, что мы квиты, да?

Проходит мгновение, прежде чем из горла потрясенной Валери вырывается крик.

– Нет! – она конвульсивно сжимает туфлю.

– Нет? – он прикидывается удивленным. – Ах, да. Кстати, как ты сюда попала? Новое вино в старой бутылке.