Проклятие королей

Король доволен охотой, сегодняшним днем, погодой и музыкой. Король доволен всем, но особенно – обществом дочери.

– Как бы я хотел взять тебя с собой, – нежно говорит он. – Но твоя мать этого не позволит.

– Уверена, леди матушка это разрешит, – отвечает принцесса. – Уверена, что разрешит, Ваша Светлость. И моя дама-воспитательница могла бы уложить мои вещи и подготовить меня к отъезду за мгновение.

Она смеется тонким взволнованным смехом, полным надежды.

– Я могла бы немедленно отправиться. Скажите лишь слово.

Он качает головой.

– Между нами были разногласия, – осторожно произносит он. – Твоя леди матушка не понимает, в каком затруднительном я положении. Меня направляет Господь, дочь моя. Он повелел мне просить твою мать посвятить себя святой жизни, священной жизни, полной уважения и утешения, которая послужит к ее чести. Большинство скажет, что ей повезло, что она может оставить этот беспокойный мир и спокойно жить в почитании и святости. Я, например, не могу просто отойти от дел. Я должен остаться и бороться в этом мире. Мне нужно оберегать страну и продолжать род. Но твоя мать могла бы освободиться от своего долга, она могла бы быть счастлива, могла бы жить в радости. Ты бы часто к ней приезжала. Не я. Я не могу оставить свою ношу.

Принцесса прикусывает нижнюю губу мелкими белыми зубками, словно боится сказать что-то не то. Она хмурится, обдумывая его слова. Генрих смеется и поднимает ее подбородок.

– Не смотри так сурово, малышка принцесса! – восклицает он. – Это заботы твоих родителей, а не твои. У тебя еще есть время, прежде чем ты поймешь, какой тяжелый груз я несу. Но поверь: твоя матушка не может путешествовать со мной, пока пишет Папе и просит его повелевать мной, пока пишет своему племяннику-императору и велит меня укорить. Она жалуется на меня чужим людям – это ведь нельзя считать верностью, так? Жалуется, когда я пытаюсь поступить верно, исполнить волю Господа! Поэтому она не может со мной разъезжать, хотя я бы хотел, чтобы она была рядом. И ты тоже не можешь поехать со мной. С ее стороны очень жестоко разлучать нас, чтобы доказать, что она права. Не женское это дело – рассуждать. Очень жестоко отправлять меня в разъезды одного. И неправильно, против Божьей заповеди, выступать против мужа. – Это тяжело, – продолжает король, и его голос становится глубже от жалости к себе. – Дорога моя тяжела, когда рядом нет жены. Твоя матушка не думает об этом, пойдя против меня.

– Я уверена… – начинает принцесса Мария, но отец поднимает руку, веля ей молчать.

– Будь уверена вот в чем: я делаю, что должно, для тебя, для королевства и для твоей матери, – перебивает он. – И я исполняю волю Господа. Бог говорит с королями напрямую, ты же знаешь. Поэтому любой, кто скажет слово против меня, противится воле самого Господа. Так все говорят, все владеющие новой ученостью. Они об этом пишут. С этим нельзя спорить. Я повинуюсь воле Господа, а твоя мать в заблуждении своем слушает лишь свое тщеславие. Но я хотя бы знаю, что могу рассчитывать на твою любовь и послушание. Моя доченька. Моя принцесса. Единственная моя любимая.

Ее глаза наполняются слезами, губы дрожат; она разрывается между верностью матери и мощным притяжением отца. Она не может спорить с его властью, она делает реверанс перед отцом, которого любит.

– Конечно, – говорит она.

Ричмондский дворец, к западу от Лондона, осень 1530 года

Бывший кардинал, Уолси, умер по дороге в Лондон, прежде чем предстал перед судом, как и предсказала Блаженная Дева из Кента. Хвала Господу, мы избавлены от зрелища кардинала на суде. Кузену Генри Куртене сказали, что ему пришлось бы зачитать кардиналу обвинение в мздоимстве и колдовстве; но Бог милостив, и на руках нашей семьи не будет крови кардинала. Мы не смогли бы отправить кардинала на плаху, хотя Том Дарси говорит, что мог бы.

Болейны, брат и сестра, праздновали, танцуя перед двором маску проклятых. Вид у них был, словно они явились из ада – с лицами в саже и руками, как когтистые лапы. Бог знает к чему мы идем. Уолси был плох, но теперь советники короля – семья ничтожеств, которая наряжается дьяволами, чтобы отпраздновать смерть невинного человека.

Сожги письмо.

Гринвичский дворец, Лондон, декабрь 1530 года

Мы, как всегда, проводим Рождество в Гринвиче, король – само царственное очарование, любящий муж с королевой, обожающий отец с Марией, с гордым теплом относится к сыну, дважды герцогу, молодому Фитцрою, герцогу Ричмонду. Теперь ему одиннадцать, он держится очень важно, никто, кто его видит, не усомнится в том, что он – сын своего отца; он высок, как Йорки, рыжеволос, как Тюдоры, как Плантагенет любит спорт, музыку и ученость.