Проклятие короля

   Услышав тон, которым баронесса произнесла последние слова, эрр Маалус, как раз начавший сортировать амулеты Средней и Великой Жизни по отдельным кучкам, замер. А потом, посмотрев на лицо Меллины Орейн, вздрогнул: в глазах баронессы появилось то самое, 'фамильное', бешенство, которое некогда заставляло врагов ее деда, барона Дарета Орейна, бежать сломя голову куда подальше от неудержимого Безумца. Оглядев сдвинутые к переносице брови, тоненькую полоску сжатых губ, вздувающиеся крылья носа и тяжеленный, пронизывающий до самых печенок, взгляд, маг попытался представить себе последствия бешенства баронессы Орейн, Темного мага Жизни... и не успел. С лица ее милости вдруг пропали все эмоции, а взгляд плеснул замогильным холодом:

   - Ну, и что за тварь это с тобой сотворила? Говори!!!

   Перепуганная до смерти крестьянка мертвенно побледнела, потом упала на колени, и, склонив голову так, как будто клала ее на плаху, трясущимся голосом пробормотала:

   - Никто, ваша милость! Это у меня после... Ну... в общем, я - Порченная...

   - Порченная... - без тени эмоций в голосе подтвердила баронесса. - Маалус! Посмотри на ее живот!

   Понять, что именно не понравилось ее милости, маг не смог: несмотря на достаточное количество базовых знаний по магии Жизни, для того, чтобы определить какие-то неправильности в наполненности или во взаимном расположении каналов Жизни и Чувств, ему требовалось довольно много времени. А еще возможность сверять свои наблюдения с трактатом Гериельта Мудрого. В общем, кое-как осмотрев женщину Истинным зрением, он удрученно поинтересовался:

   - На что именно смотреть, ваша милость?

   - Видишь вот эту артерию? - над одним из каналов Жизни в брюшной полости крестьянки появилась белая нить Жизни, и маг тут же сообразил, какой именно сосуд имела в виду баронесса.

  - Да, вижу!

  - Кровоток по ней искусственно ограничен. То есть Марыську лишили возможности рожать!

  - Так и есть... - с лица крестьянки исчезла мертвенная бледность, а на смену ей пришел нездоровый румянец. - Я - Порченная! Я понесла от пришлого, во грехе, поэтому меня и наказали. И теперь я уже никогда не смогу иметь детей...

  - Понесла во грехе? Что за бред? - баронесса приподняла одну бровь и вопросительно уставилась на крестьянку. - Наказали?!

  - Меня... снасильничали, ваша милость... - не поднимая взгляда, еле слышно выдохнула женщина. - Когда мне было тринадцать... Ну, и... вот...

  - Что значит, 'наказали'? - хмуро спросил Облачко, не дождавшись ответа на второй вопрос баронессы: - В Уголовном Уложении не предусмотрено никаких наказаний с использованием магии. Вообще. И потом, если изнасиловали тебя, то наказать должны были того, кто это сделал...

  - Да? - в глазах женщины появилось плохо скрываемое недоверие. А потом ее глаза вдруг наполнились слезами...

   Глава 27. Баронесса Меллина Орейн.

    ...Изуродованное ударами мечей и воздействием печатей школы Огня тело пахнет кровью, гноем, паленым волосом и горелым мясом. И смотрится соответственно - кольчуга, покрытая радужными разводами цветов побежалости ; обгоревшая ткань поддоспешника, сквозь которую торчат опаленные пучки конского волоса; пропитанные сукровицей обрывки нижней рубахи; плоть, вскрытая то ли мечами, то ли боевыми топорами. А под всем этим - жуткая, пугающе-черная пустота каналов Жизни и Чувств. Самая настоящая Тьма... Вотчина Темного Жнеца... Не-Жизнь...Смотреть в нее - страшно. До дрожи в коленях. До холодного пота по спине. Однако руки... руки знают, что и зачем делать, и двигаются сами. Без какой-либо помощи со стороны моего, заледеневшего от ужаса, разума. И я, зачарованная их шевелениями, постепенно оттаиваю и начинаю думать. Вернее, не так - начинаю сопровождать свои действия Мыслью. Ибо думать - это значит, размышлять о судьбе брата, вспоминать похороны отца и леденеть, леденеть, леденеть...

  ...Аккуратно отвожу в стороны обрывки кольчуги, поддоспешника и нижней рубахи, склоняюсь над раной... и отшатываюсь: в неверном свете единственной свечи осколки ребер, торчащие из-под кожи, вдруг кажутся мне клыками какого-то жуткого хищника, только что задравшего очередную жертву. Сжав зубы, я кое-как заставляю себя собраться, цепляю ногтями лопнувшее стальное колечко, вмятое между мышечными волокнами, тяну его на себя... и вдруг понимаю, что не повесила над раной печать Бесчувствия! А, значит, Лагару больно!

  Несколько судорожных попыток собрать нужное плетение из нитей силы, расползающихся, как прелая солома, жуткое ощущение бессилия... и вдруг прямо в моем сердце раздается еле слышный голос моего брата:

   - Что ты делаешь, Мэл? Ведь я уже мертв...