Проклятие лорда Фаула

Пока внимание всех было привлечено к хайербренду, Кавинант поднялся на ноги и спрятал руки в карманы, чтобы скрыть цвет своего кольца. Когда Биринайр указал на него, он поднял глаза. От предчувствия у него похолодело в желудке, едва он вспомнил нападение на него в Анделейне и все, что за этим последовало.

Протхолл твердо сказал:

— Вступите сюда снова, Юр-Лорд.

С исказившей лицо гримасой Кавинант вышел вперед и поставил ногу на то место, где стоял раньше. Как только пятка коснулась земли, он вздрогнул в ожидании и постарался приучить себя к мысли, что в одном лишь этом месте земля стала небезопасной, лишенной опоры. Но на этот раз он ничего не почувствовал. Так же, как и в Анделейне, зло исчезло, оставив его под впечатлением, что яму прикрыли налетом надежности.

В ответ на молчаливый вопрос Лордов он покачал головой.

После паузы Морэм уверенно сказал:

— Вы и прежде испытывали это.

Кавинант с усилием заставил себя произнести:

— Да, несколько раз в Анделейне. Перед нападением на духов. — Тебя коснулась рука Серого Убийцы, — Биринайр сплюнул. Но повторить обвинение не смог. Его кости, казалось, напомнили о возрасте, и он устало осел, оперевшись на посох. Словно упрекая себя или извиняясь, он пробормотал:

— Разумеется. Моложе. Если бы я был моложе…

С этими словами он повернулся и зашагал к своему месту.

— Почему ты не сказал нам об этом? — сурово спросил Морэм.

Этот вопрос заставил Кавинанта ощутить внезапный стыд, будто его кольцо стало просачиваться сквозь ткань брюк. Плечи опустились, и он уже не чувствовал ничего и только глубже засунул руки в карманы.

— Я не… Сначала я не хотел, чтобы вы знали об этом… О том, какой важной персоной считает меня Фаул. И Друл. А после этого… — он мысленно вернулся к критической ситуации в палате Совета Лордов, — я думал о других вещах.

Морэм кивнул в знак того, что принимает это объяснение, и через мгновение Кавинант продолжал:

— Я не знаю, что это такое. Но я чувствую это только через подошвы ботинок. Я не могу прикоснуться к этому — ни руками, ни ногами.

Морэм и Протхолл обменялись удивленными взглядами. Высокий Лорд сказал:

— Неверящий, я не в состоянии понять причину этих нападений.

Почему твои ботинки делают тебя чувствительными к этому злу? Я не знаю. Но либо я, либо Лорд Морэм должны постоянно находиться рядом с тобой, чтобы ты смог сказать без промедления об этом.

Затем он бросил через плечо:

— Первый знак Тьювор. Вохафт Кеан. Вы слышали?

Кеан ответил:

— Да, Высокий Лорд.

А голос Тьювора тихо добавил:

— Нападение будет. Мы слышали.

— Потребуется постоянная готовность, — мрачно сказал Морэм, — и отважные сердца, чтобы противостоять бешеным атакам юр-вайлов, волков и пещерников решительно и успешно.

— Это так, — сказал наконец Высокий Лорд, — но всему свое время.

Сейчас нам пора отдохнуть. Надо набраться сил.

Отряд начал устраиваться на ночлег. Напевая себе под нос песню великанов, Морестранственник растянулся на земле в обнимку со своим заветным кожаным бурдюком, наполненным «глотком алмазов». Пока Стражи Крови распределяли часовых, воины расстелили одеяла для себя и для Лордов. Кавинанту казалось, что все наблюдают за ним, и он был рад, что одеяло помогло ему надежнее укрыть кольцо. Он долго не мог уснуть из-за холода; одеяло не спасало от холода, исходившего от кольца.

Но прежде, чем сон сморил его, он слушал песню великана и видел Протхолла, сидевшего возле тлеющего костра. Великан и Высокий Лорд несли ночную вахту — два старых друга земли, бодрствующие перед лицом нависшей угрозы.

Рассвет следующего дня был серым и безрадостным, все небо укрывали тучи, будто слоем пепла, и Кавинант сидел в седле согнувшись, как будто на шее у него висел тяжелый груз. С заходом луны кольцо его утратило красный оттенок, но он остался в его памяти, и кольцо, казалось, тянуло его вниз, подобно бессмысленному преступлению. Будучи беззащитным, он принял это за подданство, которого он не выбирал, не мог выбрать, которое было ему навязано. Свидетельство казалось неопровержимым. Подобно луне, он готов был пасть жертвой махинаций Лорда Фаула. Но его желание здесь не принималось во внимание, для игры были выбраны такие струны его души, что это могло сломать любое сопротивление.

Он не мог понять, как это случилось. Неужели его желание умереть, его слабость и отчаяние прокаженного были так сильны? К чему привел его упрямый инстинкт самосохранения? Куда делась его злость, его сила? Неужели его так долго прочили в жертву, что теперь даже самому себе он мог ответить только как жертва?

Ответа не было. Он не был уверен ни в чем, кроме страха, овладевшего им, когда отряд остановился на привал в полдень. Он обнаружил, что не хочет слезать с лошади.