Проклятие рода

- О возлюбленная моя, ты прекрасна… ты сестра моя, невеста, святая… - Все сияло вокруг и внутри, и вихрь ликования стучал у него в затылке, в позвоночнике, в ногах…

Потом они лежали рядом, и каждый слышал биение сердца и утихающее дыхание другого. Иногда он поворачивал лицо к ней и нежно целовал в щеку:

- Я люблю тебя…

Ее прохладная, чуть дрожащая рука лежала на его груди и пальцами она перебирала волоски. Илва вдруг приподнялась на локте, Веттерман ощутил ее мягкую прядь на своей щеке, услышал горячий прерывистый шепот:

- Мне нагадали тебя… мне давно говорили о колдовстве, что на мне лежит… оттого и сплю со всеми… Это заклятье спадет с меня, когда кто-то полюбит… И я видела сон и тебя в этом сне…, как однажды, ты придешь и… освободишь меня от колдовства… Ведь ты спасешь меня? Правда?

Иоганн погрузил руки в ее волосы, притянул к себе, уткнулся лицом в шелковистость теплой кожи плеча, острый бугорок ключицы и понял, что он счастлив…

- Ты спасешь меня? – она прошептала вновь.

Он отстранился, посмотрел в ее потемневшие в полумраке глаза с точечками огоньков-отблесков свечи, улыбнулся и покачал согласно головой. Илва радостно набросилась и покрыла всю лицо множеством горячих поцелуев. И снова вихрь ликования и вожделения пронесся сквозь них.

Когда догорела свеча, и хмурое утро серой кошкой проглянуло сквозь черный туман осени, он поцеловал ее на прощанье, заведомо греховным горячим поцелуем и выдал то, о чем думал постоянно в перерыве между ласками после ее неожиданного признания и просьбы:

- Я заберу тебя отсюда и избавлю от любого колдовства! Обещаю! Потому что полюбил тебя! – Она смешно передернула худенькими плечами и улыбнулась виновато и счастливо.

Иоганн уходил в утренний туман, уже превратившийся в молочную пену и грех овладел им полностью, как потом ему казалось. Но сейчас он шептал про себя:

- Всемогущий, сделай так, чтобы я понял, что все свершившееся было Твой волей! Чтобы мои мысли и поступки и далее следовали за Твоими помыслами! Ведь это любовь, которая соединяет любимый предмет с любящим. Но если я и познал ее от чрезмерной любви, нарушив обет, то сейчас говорю о святой любви и прошу Тебя дать ей благо, избавить через меня, через мою любовь от той нужды, что толкнула ее на порочный путь.

- Нет, Веттерман, - пастор по-прежнему сжимал голову руками, трясясь в повозке, - в тебе сейчас говорит твоя гордыня, это твой грех, ты привел ее в храм Божий, ты осквернил его, за твои грехи Он наказал ее. Но Он должен тогда принять покаяние из моих уст, не за себя, за нее, меня Ты наказать еще всегда успеешь, я склоню покорно голову перед твоей десницей.

Невозмутимый возница изредка косится на пастора. Недоумевал:

- И что он так убивается? Ну да наше дело – служба!

Глаза закрыты, он все представляет наяву, ее похолодевшая рука лежит в его руке, пересохшие губы шепчут:

- Боже Всемогущий, Отец наш, она бедная грешная женщина, прошу исповедать все ее грехи в помышлениях, делах и словах, которыми она заслужила вечную и такую страшную кару. Она сердечно о них скорбит и сокрушается… - Он отпускает холодную руку и мысленно причащает ее. Крохотный огонек свечи под черным небом вновь выхватывает из тьмы такие знакомые и любимые черты лица, что хранит память тех давних и прекрасных дней. Маленький кубок, из которого проливается несколько капель вина причастия на ее запекшиеся губы. – … Во имя Отца, Сына и Святого Духа… Господи, в руки твоя… Не-е-ет! – Вдруг вырвался крик из груди. От неожиданности возница вздрогнул, придержал лошадей, нервно навостривших уши, и пристально посмотрел на пастора. Не случилось ли что?

- Она жива! – Вдруг торжествующе произносит Веттерман прямо в лицо оторопевшему солдату. – Даже если она умерла для всех, то только не для моей души! Я не видел ее, понимаешь? – Он трясет возницу за плечо с такой силой, что у того шлем сползает на затылок, глаза расширяются, он тщетно силится что-либо понять. – Не видел! Ни ее самой, ни ее могилы! Один лишь рассказ трактирщика! И еще сын! – Мысль о сыне вдруг пронзила его. – Я обязательно найду Андерса. Он уехал со священником и англичанами, посланными самим королем, значит, мы узнаем, где их искать. А потом вернемся, если Господь нас сподобит! На все Воля Его и пути Его неисповедимы. Сначала найти сына, которого он мне посылает, а потом… Поехали! – Пастор отпустил, наконец, плечо солдата, и уставился вперед на дорогу. Возница помотал головой, то ли осуждающе, то ли сочувственно, но молча, затем поправил сползший шлем и хлестнул лошадей, отчего повозка резко дернулась вперед, заскрипели колеса, унося их в Стокгольм.