Проклятие семьи Грин

– Да? И как же мы это сделаем, мистер Вэнс? – в отчаянии спросил Хис.

– Пока не знаю. Но сегодня у Гринов в любом случае ничего нового не случится, и это дает нам немного времени. Я думаю еще разок поговорить с Вонблоном. Эти доктора, особенно молодое поколение, нередко спешат с диагнозом.

– Вреда не будет, – согласился Маркхэм. – Может, придет какая-нибудь мысль… Когда вы к нему собираетесь?

Тем временем Хис поймал таксомотор, и мы катили по Третьей авеню в сторону центра. Вэнс смотрел в окно.

– Прямо сейчас! – неожиданно сказал он. – Это район Сороковых. И пора пить чай! Мы как раз вовремя!

Он наклонился вперед и отдал распоряжение водителю.

Через несколько минут такси остановилось у тротуара перед фешенебельным домом Вонблона.

Доктор встретил нас настороженно.

– Ничего не случилось? – спросил он, вглядываясь в наши лица.

– О нет, – непринужденно ответил Вэнс. – Просто проезжали мимо, вот и решили заглянуть на чашечку чая и поболтать о медицине.

Вонблон разглядывал его с легким подозрением.

– Отлично. Будет вам и то и другое, джентльмены. – Он позвонил слуге. – Я сделаю даже лучше. У меня есть херес Амонтильядо…

– Что я слышу! – Вэнс обернулся к Маркхэму: – Видите, как благосклонна фортуна к своим пунктуальным детям?

Подали вино.

Вэнс пригубил бокал. Глядя на его манеры, можно было подумать, что во всем мире для него нет сейчас ничего важнее, чем вкус вина.

– Мой дорогой доктор, – заметил Вэнс с видом знатока, – в тот год купажисту на солнечных склонах Андалузии было из чего выбирать. Напрасно он добавил vino dulce[72]. Впрочем, испанцы все время так делают. Наверное, потому, что англичане совершенно не переносят сухие вина, а именно они основные покупатели лучших сортов хереса. Они всегда его любили, их барды воспевали херес в балладах. Бен Джонсон, Том Мур, Байрон. Величайший и самый пылкий панегирик хересу создал Шекспир. Помните речь Фальстафа? «Он ударяет вам в голову и разгоняет все скопившиеся в мозгу пары глупости, мрачности и грубости, делает ум восприимчивым, живым, изобретательным, полным легких, пылких, игривых образов…»[73]

.

Вы, вероятно, знаете, доктор, что одно время херес использовали при подагре и прочих malaises[74] обмена веществ. – Вэнс сделал паузу и поставил бокал. – Удивительно, что вы давным-давно не прописали этот чудесный напиток миссис Грин. Прознай она, что он у вас есть, живо вручила бы вам постановление о конфискации.

– Дело в том, что я однажды принес ей бутылочку, а она отдала ее Честеру. Не любит вино. По рассказам отца, она была ярой противницей набитого битком погреба своего мужа.

– Ваш отец умер до того, как миссис Грин парализовало? – небрежно осведомился Вэнс.

– Да, примерно за год.

– Кто-нибудь, помимо вас, участвовал в постановке диагноза?

Вонблон посмотрел на него с легким удивлением.

– Нет. Я не видел необходимости консультироваться со светилами. Симптомы были четкими и соответствовали анамнезу. С тех пор все только подтверждает мой вывод.

– И все же, доктор, – почтительно сказал Вэнс, – произошло нечто, бросающее, на взгляд дилетанта, тень сомнения на верность диагноза. Думаю, вы меня простите, если я прямо спрошу вас, нельзя ли дать болезни миссис Грин иное, возможно, более мягкое определение.

Вонблон был сильно озадачен.

– Миссис Грин страдает именно органическим параличом обеих ног. Собственно говоря, параплегией всей нижней части тела.

– Что бы вы подумали, если бы увидели, что к ней вернулась подвижность ног?

Вонблон воззрился на него, не веря своим ушам. Потом выдавил из себя смешок.

– Что бы я подумал? Я бы знал, что печень у меня шалит, и я галлюцинирую.

– А если бы вы были уверены, что печень в полном порядке?

– Немедленно уверовал бы в чудеса.

Вэнс любезно улыбнулся.

– Искренне надеюсь, что до этого не дойдет. Все-таки известны случаи чудесных исцелений.

– Да, история медицины полна того, что непосвященным кажется чудесами. На самом деле все они имеют медицинское объяснение. Однако в случае с миссис Грин я не вижу ни малейшей лазейки для ошибки. Если бы она вдруг обрела подвижность ног, это противоречило бы всем известным законам физиологии.

– Кстати, доктор, – неожиданно спросил Вэнс, – вы знакомы с «Über hysterische Dämmerzustände» Брюгельманна?

– Нет, признаюсь, нет.

– Или с «Über Hystero-Paralyse und Somnambulismus» Шварцвальда?

Вонблон помедлил и прищурился, как человек, который напряженно думает.

– Конечно, я знаю Шварцвальда, хотя не читал упомянутой вами работы… – По его лицу медленно разливалось изумление. – Господи боже. Вы же не связываете предмет этих книг с состоянием миссис Грин?

– Что вы скажете, если я сообщу вам, что обе эти книги есть в особняке?

– Скажу, что их присутствие имеет к ней такое же отношение, как, например, «Страдания юного Вертера» или «Романсеро» Гейне.

– Простите, не могу с вами согласиться, – вежливо произнес Вэнс. – Они, безусловно, имеют отношение к нашему расследованию, и я надеялся, что вы сможете объяснить, в чем именно эта связь.

Вонблон в замешательстве обдумывал услышанное.