Притом, что ученый-представитель старой школы Н.А. Анастасьев некогда все сказал в своей статье о потугах Вежлян писать «максимально сложно»: «…когда дошел до следующей фразы: «Я утверждаю, что эта (какая именно, значения не имеет. –
В том-то и дело, что «наукообразные речекряки» создаются из соображений, достойных Адели: дать читателю понять, что он критику не ровня, он из «этих людей снизу». Притом любой из речекряков можно без всякого ущерба для смысла заменить простым (или даже не очень простым) человеческим языком. Без терминов, разумеется, не обойтись, но по делу, а не во имя наукообразных камланий. Правда, тогда обнаружится, что мыслей-то в статье «научницы/научника» нет и не было никогда. А так пока читатель словарь листает, забудет, с чего вся эта пустопорожняя муть начиналась…
Иными словами, критики с синдромом Адели полагают, что ежели украситься блестяшками, то есть словами, которые им и самим непонятны, без всякой меры, то сойдешь за баронессу. Е. Вежлян использует псевдонаучные речекряки, Е. Пустовая – образно-романтические. Я бы даже сказала, двусмысленно-любовные: «…роман Александра Снегирева «Вера» как раз и есть современное жанровое, стилистическое лицо социальной прозы. Потому и не будет в случае с этим романом легкого, масленого погружения». Масленого погружения? Без комментариев.
Критику Пустовой и подобных ей все же стоит почитать на досуге как пародию на критический отзыв: «…это предельное напряжение эроса, в случае «Веры», где героиня ищет, от кого наконец родить, и танатоса, в случае «Колыбельной», где в обыденную жизнь вторгается маньяк, как незатыкаемая напоминалка о смерти». Хотя бы для того, чтобы восхититься тем, как «предельное напряжение эроса и танатоса» соседствует с «незатыкаемой напоминалкой». Чистая Колядина (также рекомендованная Пустовой), в чьем тексте «виталища», «носопырки», «благоуханная воня» дивно соседствовали с «дипломатией», «мифологией», «инициативой». Подобное тянется к подобному. И хвалит его, хвалит.
Юзефович, чья «рекомендательная ниша» пошире и поглубже, чем у других, пишет: есть книги, написанные ради языка и стиля, а есть книги, написанные, чтобы рассказать историю. Таким образом, книга может быть дивно хороша без какой-либо истории или без литературного языка. А может, и без того, и без другого, авось найдется что-нибудь третье, ради чего стоит читать художественную книгу, в которой нет ничего художественного…
Вот так работники рекомендательных ниш просвещают простой люд. Однако на повестке дня по-прежнему стоит вопрос, какого рода экспертное мнение может породить Адель, плохо владеющая как научно-понятийным аппаратом, так и литературным языком. Если у человека нет ни литературного слуха, ни аналитических способностей, ни врожденного вкуса, что за книги он вам нарекомендует?
Опять-таки не пора ли разъяснить эту сову, то есть «рекомендательную нишу» как таковую? Служит ли речекряк того или иного рода рекомендацией для книги, а не для рубрики «Что бы это значило», она же «Критик Имярек рекомендует»? Не знаю – и, по всей видимости, не узнаю уже никогда, поскольку издательство «Эксмо» закрыло вышеупомянутый проект, в далеком 2012 году открытый Т.Н. Толстой. Ни Юзефович, ни Пустовую, принятых в эту рекомендательную нишу в качестве проводников по дантову аду, простите, по миру современной литературы, народ отчего-то не послушал. Чего вы хотите? Читатели, сэр.
Эти
Рекомендательные рубрики дали подзаработать блатным, ну а убытки работодатель списал. Очевидно, потери в деньгах дают понять даже отъявленным… благодетелям: Белинских критике не надобно. И самое лучшее, что может случиться с критикой – это Адель. Ну и с Аделью может что-нибудь хорошее случиться. В оперетте. В реальной жизни все идет, как в финале арии: «И старательно Адель стелит барскую постель, разбирает старый хлам и не верит глупым снам».