Прокурорская крыша

Линия кончилась, а тех все еще не было видно. Повернули за угол и едва не столкнулись. Мужик без маски и с кляпом во рту стоял на коленях, пытаясь говорить. Разговор через нос не получался – раздавался лишь жуткий, нечеловеческий мык обреченного. Напротив него раскорячился коротышка с винтовкой в руках. В маске. Третий стоял в отдалении с пистолетом в руке – тускло блестел металл.

Клацнул затвор. Винтовка дернулась, прилипая к плечу. И в этот момент раздался пронзительный, на всю округу, призывный звук мобильника. На поясе у Александра Сергеевича.

Человек вздрогнул. Обернулся вместе с оружием, ловя в темноте невидимую цель, но Лушников опередил. Его сильно толкнуло назад, потом еще раз, на секунду ослепив торопливым пламенем. Ружье без приклада едва не выпало из рук.

Коротышка валялся в кювете, тряся коленями и мелко вздрагивая. Винтовка лежала с ним рядом.

Лушников упал на землю, закатился за угол забора. Переломил ружье, вынул пустые гильзы и вставил другие. Ружейной отдачей больно ударило в глаз. Плыли огненные круги, и было плохо видно.

Тот, что стоял в отдалении успел подхватить винтовку и теперь уходил метрах в ста. Третий, кого только что хотели прикончить, лежал боком на земле. Без признаков жизни. Скорее всего, в него попала одна из картечин, угодив в жизненно важный орган. Всего одна. И лишила жизни. Тогда как другой может быть жив.

Сергеич поднялся и пошел в их сторону. Остановился и стал рассматривать. И сильно обрадовался, заметив, что бородатый, косматый мужик неопределенного возраста, живой. Крови не видно. Глаза блестят. Второй лежал все в той же позе и не шевелился. Затих.

Лушников не стал щупать у него пульс. Включил фонарик и насветил в его сторону: повреждения, не совместимые с жизнью.

Неутешительный вывод. Только что человек был полон жизни, мечтал, и теперь ему уже ничего не надо.

Цезарь стоял в метре от него и осторожно нюхал воздух.

Сергеич вернулся к другому. Нагнулся и дернул кляп. Дыши, дядя. Наслаждайся жизнью.

– Кто таков? – спросил, продолжая светить.

Того трясло, будто он только что выполз из холодильника.

– Ядов, – с трудом проговорил мужик и стал рассказывать.

Обычное дело. Зовут Санек. Бомж городской. Решил по весне двинуть в сельскую местность, поскольку трава давно проклюнулась, а в городе жить стало невыносимо – то менты, то пацаны молодые, которые под крутых косят. С неделю прошло, как перебрался, и стал жить в старой церкви под чердаком. А сегодня пришли двое. В масках оба. Он и проснулся, выполз из укрытия. Себе же хуже сделал. Сначала хотели с балкона сбросить, потом передумали. Обещали отпустить, но опять передумали. Остальное дяденьке, должно быть, известно.

Сергеич нагнулся, обыскал бродягу и велел пересесть спиной к забору. Предупредил, что нужен как свидетель, и что если тот вздумает бежать, то Сергеич тоже передумает и лишит жизни. На этот раз безо всяких проблем.

Бомж соглашался, часто хлопая глазами и кивая. Дураку понятно – такое бывает только раз в жизни, чтобы выручали в самый последний момент. Темная борода вздрагивала. В носу у бедняги хлюпало и свистело. Он самозабвенно высморкался и вытер пальцы о забор. Еще бы умыться вдобавок, выпить и закурить. Ничего больше в жизни не надо…

Мобильник снова запищал, не переставая. Лушников вынул его.

– Здравствуй, папа… Воздухом дышишь? – Спрашивал сын.

Отец обрадовался: в тюрьме вроде сидит и вдруг его голос по телефону.

– Ага, дышу… Освободили, значит, – вот и слава богу… Приезжай срочно сюда. Иначе без тебя мне кирдык. Прикончил тут одного… Не спрашивай! Приедешь?… Вот и хорошо… Жду…

И отключился. Повесил ружье через плечо, повел взглядом вдоль темного забора. Отдохнул тоже, кажись, называется.

Бомж сидел в прежней позе. Санек знал свое дело туго: нельзя с дедушкой спорить. Карлика наповал. И его, в случае чего, рука не дрогнет… Одного понять невозможно бродяжьему сердцу: чтобы женщина и могла стрелять из винтовки. Своими глазами видел. Короче, не баба, а конь с яйцами. Хотя со стороны и не подумаешь…

Глава 16

Николай вывел машину из гаража. Гирин сидел с ним рядом. Поедет и все, заявил, потому что никто ему не указ. Тетка Настасья осталась в квартире. От собственного жилья совершенно, можно сказать, откачнулись. На все согласны – лишь бы на эту квартиру лапы не наложили. Негде будет племяннику жить потом.

– Убил, говоришь, кого-то? – опять спрашивал Гирин и снова не верил своим ушам. – А ведь ему говорили. Не езди, старый дурак! Повремени. Там сейчас одни бандиты на дачах – вот и получил свое… Теперь припаяют…

Племянник больше молчал. Сам только что тоже из изолятора выбрался. Приехал, хотел отца обнять, а тут свои новости – на дачу упорол.

Выехали. Шоссе. Лесопосадка вдоль дороги. Колхозный свинарник и, наконец, дачи. Темные стекала в строениях. Ни единого огонька. Громадное поле, заставленное домиками. Странное поселение, в котором никто не живет.