Прокурорская крыша

Санек воспаленно блестел глазами. Никуда не денешься, коли велят. До завтра, так до завтра. Хотя, фактически, до сегодня уже.

Лушников вышел из дежурки. Композитор теребил в руках рапорт. Командуют все кому не лень. Не успел сам освободится – бродягу за собой тащит. Под утро. Когда и мозг-то совсем не работает.

Чайковский оторвался от стула. Встал. Взял ключ от пустой камеры и сунул Саньку внутрь. Не обыскивая. Не царское это дело.

…Лушниковы с Гириным прибыли к гаражу. Поставили машину. Ворота запахнули изнутри. Безмолвствуя. Сергеич молчал больше всех, хотя в душе у него кипела буря.

– Ну, и что с тобой делать, – первым прервал молчание Гирин, глядя на племянника. – Ты посмотри, что этот тип удумал. Воздуха свежего захотел… Надышался?!

Сергеич молчал. А что тут скажешь, когда в коленях до сих пор трясет.

Сын подключился:

– Там же бандиты одни в садах. Решили пострелять по живым мишеням…

Сергеич повел плечами. Так и есть. Разве же он спорит. Сел в старое кресло и полез в стол. Достал оттуда пухлую бутылку с продолговатым горлышком. Может, хоть ругать меньше станут.

– А рюмки-то? – кашлянул Гирин.

– Ты, Ваня, совсем уже… – тихо окрысился кум.

Нашел, о чем спросить. Гараж у Сергеича укомплектован. Согласно инструкций…

Опять нагнулся. Вынул рюмки. Банку тушенки. Хотя смотреть не хотел на нее после сегодняшнего. Отвинтил пробку и неспешно наполнил рюмки.

– За что пьем-то? – язвительно поинтересовался Гирин. – За возвращение с того света?… Эх-эх!.. Саня-Саня…

– Да ладно вам. – Сергеич поднял рюмку. – Дошло теперь до меня.

– Вот. Это правильно…

– Но что же это такое, скажите вы мне? Человек не должон туда ездить?…

– Правильно мыслишь. Туда ты больше не ездец.

– И не ходун, – прибавил сын. – Один, по крайней мере…

Сергеич вздохнул с голосом. Цезарь посмотрел на него и облизнулся.

– За тебя, сынок, – сказал Лушников. – Хоть тебя, наконец, отпустили.

Они подняли рюмки и стукнулись ими. Выпили и поставили пустые стекляшки на стол, не желая закусывать. Изуродованный горбун до сих пор стоял в глазах.

– Ты мне скажи, – вдруг спросил Николай и посмотрел в глаза отцу. – Филькина до сих пор не знает, про твое завещание? Ну, что переделал ты его?…

– Да нет, – ответил тот.

– И на колокольне, говоришь, бабий голос слышал?

– Да вроде, как… – подтвердил отец. – Но, может, это мне показалось.

Он задумался. Бродяге Саньку тоже, стало быть, показалось. Не может баба подобными делами заниматься. Выходит, что голос у человека бабий. Такое часто бывает в жизни.

Сын согласился. Случается. Сплошь и рядом, что даже оторопь берет. Морда мужичья. С усами. А голос писклявый. Даже, между прочим, у певцов у некоторых приходится слышать…

Закусывали иссохшей ржавой коркой. Налили снова, и выпили теперь за Сергеича. Удивлялись. Стрелял ночью и не промахнулся, попал.

– Это от страха, – говорил тот. И гладил припухшее веко. – Не ходун я теперь действительно. Отдачей ударило. К утру будет приличных размеров синяк.

– Тебе же не глазом ходить… – Гирин шевельнул косматыми бровями. Укусил корочку и задумался. Приехали, чтобы пустить пулю с колокольни по светящемуся окну? Слишком это просто. Выходит, что Сергеич, перед тем как уехать, пел всем подряд в уши, что на «фазенду» собирается. Та еще птица. Надо спросить.

Спросил, да толкового ответа не получил. Не помнит Сергеич, кому говорил, однако поездку в секрете не держал. И говорил многим. Так что, по всему выходит, квартирные дела опять дали о себе знать. Тем более что, по его же словам, Филькина до сих пор считает себя наследницей по завещанию. Вот где надо копать. Пока этот эмансипированный тип ноги не протянул.

Николай глядел на часы.

– Идемте, ребята, спать, – проговорил он. – К девяти мне надо на службу.

– А ты что думаешь обо всем этом? – бормотал Гирин. – Скажи хоть слово. Ты же опер. Самого упрятали… Прощать, что ли, собрался?

Ничего тот не собрался. Отрицательно качнул головой и встал. Потом. Все разговоры и выводы позже. Прощать он никому не намерен. И по сегодняшнему случаю тоже примет меры. Покойник у них в наличии. А это уже кое-что.

Мужики потянулись следом. Вошли в квартиру и повалились спать. Настасья спросонья пыталась расспрашивать, но бесполезно.

– Спи. Завтра расскажем. Если не забудем…

Та тряхнула русыми колечками и отправилась в спальню. Хорошо, квартира трехкомнатная. Места всем хватит.

…Утром Николай вскочил с постели, как курсант-превогодок. И тут же прижал кнопку будильника. Умылся, побрился и на кухню. Всего лишь чашка кофе – вот что ему сейчас нужно. Ни о чем не хотелось думать. Надо прибыть и доложить Гаевому. Прибыл для дальнейшего прохождения службы. Вчера освобожден. Обвинение рухнуло.

Все так и было бы. Но когда он уже подъезжал к РОВД, ему показалось, что за углом мелькнула знакомая физиономия. Его словно током прошило. Выпустили Ядова. Точнее, дали пинка, и тот пошел на бреющем полете по ближайшим задворкам.

Пришлось крутить баранку направо и нырять в узкий проулок. Ядов идет впереди. Сгорбатился, словно крюк железный проглотил. Лушников принял вправо и притормозил. Открыл дверцу, выпадая в проем.