Прокурорская крыша

Нечаянные посетители, Лушников и бомж, развернулись и пошли к выходу. Как нарочно, никого в заведении, кроме них. При посторонних, глядишь, Вера была бы осмотрительнее. Или наоборот?…

Глава 17

В «Убойном отделе» кипели нешуточные страсти. Драница, Голещихин и Скворцов изо всех сил кололи какого-то типа лет сорока. У того среди лба внушительная шишка, напоминающая зажмуренный глаз циклопа.

Увидев начальника и двоих неизвестных, старший опер Драница стал докладывать, глядя на мужика. Уколов Илья Николаевич. Трижды судимый.

Лушников быстро взглянул еще раз. Чистые белые зубы. Худощав, скуласт, волосы темно-русые. Глаза серые. Роста среднего. Разводит руками, как рак по песку клешнями: не того, дескать, взяли, ребята.

Беседа по душам прекратилась. Какой уж тут разговор при посторонних.

– Пусть посидят пока, – произнес Лушников. Указал на стулья и вышел. Придется перед начальством оправдываться, почему задержался.

Гаевой оказался на месте. Увидел вошедшего Лушникова, быстро встал и шагнул из-за стола навстречу.

– Поверь, Коля!.. Очень рад тебя видеть снова… Често. От всей души… Садись. Коньяк будешь?

Лушников вскинул глаза.

– Ах да… Ты же на службе… А мы тут работаем… Да… По той самой расписке. Негласно, конечно. Ну, понимаешь ты, мы не верили. Все это бред какой-то. Изнасиловал. Синяки наставил. Что ты думаешь делать?

– Вникать в работу. Знакомиться. Людей своих заводить…

– Вот, это ты правильно. Аппарат нужен. Предлагай. Я подпишу. А по этому делу ты не прощай. Иск ей вчини. За клевету и прочее. Моральный вред, короче, с нее запроси, чтобы помнила… Сдери с нее покров святости. Ты ведь тоже не лыком шит… Собаку съел – тебе и карты в руки. Будешь курировать целое направление. Отказа не примаю. Теперь ты у нас волк, понимаешь, травлёный… Действуй…

Алексей Иванович еще хотел что-то сказать, но зазвонил аппарат УВД, и он, сморщив лицо, махнул рукой. Иди. Занимайся, майор…

Вот и все напутствие после тягостных ожиданий в следственной камере. А он бы чего хотел. Жизнь. Тем более не просто какая-то, а ментовская. Ее и жизнью если можно назвать, и то лишь со значительными ограничениями. Со временем кличку какую-нибудь прилепят тоже, и будет ходить по отделу какой-нибудь, например, Робин-Гуд. Мент, подвергнутый судебным гонениям.

Лушников подошел к своему кабинеты – словно бы век целый отсутствовал. Открыл ключами дверь, вошел. Раскрыл запертые форточки. Вот он и возвратился.

Однако думать и мечтать не пришлось. Дверь отворилась. Драница его разыскивал.

– Тут какая-то женщина вас спрашивает, – проговорил капитан и пропустил вперед себя Веру Шабулину.

Зубы у Веры буквально плясали. На ее глазах на мужика только что надели наручники, хрустнув металлом, и отвели куда-то. Может, в тюрьму. Туда, где метровой толщины стены и витые решетки, как в крепостях бывают старинных. Страхи-то какие. Ни разу в суде не была, а тут вдруг не повезло. Кому не скажи… И она решилась сделать отчаянный шаг.

– Николай Александрович… Ну, что вы хотите? Что я могу для вас сделать?

Лицо у нее перестало дрожать и слегка заалело. Но майор не понял или прикидывался. О чем это она?

– Ну, как вам сказать. Может, хоть это…

Нельзя не понять. Предлагалась постель. Взамен на его совесть. Возможно, не лично с Верой, но с кем-то еще.

Лушников опустил голову, обнял ладонями лоб. Что с народом стало? Предохранители полетели? А может, их и не было никогда? Но что она скажет, если ей самой предложат более крутой вариант? Озлобится? Побежит искать защиты в Гаагском суде?…

Но спрашивать надо. И предлагать. И упрашивать. И пугать карами Уголовного кодекса. Восемь лет лишения свободы за дачу взятки по второй части статьи 291. Хороший вариант? Он ничего не придумывает. Лишь констатирует факт.

Потом убрал ладони со лба, положил их перед собой на стол, отвернулся к окну. Но, может быть, дама желает сама поработать? Не в области торговых отношений, а совершенно иной, потому что похищенный рубль можно вернуть либо снова заработать, а вот жизнь человеческую не вернешь.

Вера внимательно слушала. Попалась, кажись, на крючок. Однако продолжала молчать. Язык не поворачивался перечить. То, о чем говорил майор, было так близко и понятно, что нечем было возразить. Жизнь у человека и впрямь одна. Не совсем понятно только, чего от нее хотят. Негласной работы? Агентом? Но у нее есть работа…

Вера туго соображала. Не жизнь, а сплошной базар. Кругом одна реклама: купи меня, не то я продамся другому. С другой стороны, если не согласиться – вовсю маячит на горизонте пансионат строгого режима. Хоть так, прикинь, хорошо, хоть эдак. Одно ясно – так низко она еще не падала. Как-то все удавалось в последний момент при падении изловчиться. Несомненно, это похоже на шантаж. И майор Лушников, вероятно, не идеальный опер, но нельзя же быть всем сразу, и Вера согласилась. Она будет у него на связи. Но лишь по делам, связанным с тяжкими преступлениями против личности. Шабулина на это согласна. Может, хоть частичка ее труда будет ТАМ замечена.

Она взглянула в потолок. Там висела люстра с одинокой лампочкой.