Прометей, или Жизнь Бальзака

Все это - и таинственность, и ангельские ноты, и возвышенный слог - как нельзя больше отвечало внутренней потребности Бальзака, и он, разумеется, не мог пренебречь подобным случаем. 9 декабря 1832 года в газете "Котидьен" было помещено короткое объявление: "Господин де Б. получил адресованное ему послание; он только сегодня может известить об этом при посредстве газеты и сожалеет, что не знает, куда направить ответ". После чего таинственная корреспондентка открыла свое инкогнито. То была графиня Эвелина Ганская, урожденная Ржевусская, принадлежавшая к знатному польскому роду, тесно связанному с Россией; в 1819 году она вышла замуж за Венцеслава Ганского, предводителя дворянства на Волыни, который был на двадцать два года старше ее. Ее сестра Каролина, женщина необычайной красоты и тонкого ума, оставила своего первого мужа, пятидесятилетнего Иеремию Собаньского, ради русского генерала Витта, с которым открыто жила на протяжении пятнадцати лет. Эта "официальная связь" не мешала ей кокетничать с Мицкевичем и Пушкиным, которые благодаря ей сблизились между собою. Царь считал Каролину Собаньскую женщиной опасной и одинаково коварной как в любви, так и в политике. Дамы из этого рода питали пристрастие к людям выдающимся. Но Эвелина слыла более положительной, нежели ее сестра.

Венцеслав Ганский владел на Украине поместьем Верховня, у него были 21000 гектаров земли и 3035 душ крепостных. Для Бальзака в его новой победе было что-то от восточных сказок. Его гордость, уязвленная неудачей с маркизой де Кастри, брала теперь реванш. Новая поклонница, казалось, сочетала в себе все: молодость (госпоже Ганской было тридцать два года, но она говорила, что ей двадцать семь), красоту (в этом он не сомневался), сказочное богатство, и вдобавок у нее был старый муж. Из-за него необходимо было принимать некоторые меры предосторожности. Вскоре, однако, отыскалась и нужная сообщница - швейцарка Анриетта Борель, которую в доме называли Лиреттой, гувернантка Анны, единственной дочери госпожи Ганской, оставшейся в живых из пяти ее детей. Анриетта согласилась получать на свое имя письма, которые знаменитый писатель посылал романтичной владелице поместья, вкладывая их в двойной конверт.

У романиста, можно сказать, сотня сердец на любой образец. С Чужестранкой Бальзак был совсем иным, чем, например, с Эженом Сю и Латур-Мезрэ. Что это, плутовство в чувствах? Вовсе нет. Пылкое сердце, нетронутое воображение, жажда чистой любви, экзальтация, которые он описывал, - все это составляло одну из сторон его натуры. "На земле, писал он Чужестранке, - живут несчастные изгнанники небес; узнавая друг друга, они проникаются взаимной любовью". И она, и он - оба принадлежат к этому племени.

"В разгар битвы, которую я веду, в лихорадке тяжелого труда и моих бесконечных исканий, в горниле этого всегда возбужденного Парижа, где политика и литература поглощают у меня шестнадцать, а то и восемнадцать часов в сутки, я, человек глубоко несчастный и ничуть не похожий на тот образ писателя, который все себе рисуют, переживал чудесные часы, которыми обязан вам. И вот, чтобы отблагодарить вас, я посвятил вам четвертый том "Сцен частной жизни" и поместил оттиск вашей печатки вверху, над названием последней из "Сцен", над которой работал в ту пору, когда получил ваше первое письмо. Но одна особа, которая близка мне как мать, к чьим капризам и даже к ревности я обязан относиться с уважением, потребовала, чтобы это немое свидетельство моих тайных чувств было снято. Я чистосердечно рассказываю вам историю этого посвящения и того, почему оно было уничтожено, ибо полагаю, что вы обладаете возвышенной душою и сами не захотели бы, чтобы, выражая вам свою признательность, я причинил горе особе, столь же благородной и почитаемой мною, как та, что даровала мне жизнь, ибо особа эта помогла мне удержаться на поверхности горестного и бурного житейского моря, волны которого грозили меня поглотить еще совсем молодым".

Упомянутая особа была, разумеется, Dilecta. Трогательную картину своего почти сыновнего отношения к ней Бальзак нарисовал в общем правдиво. "Узы вечные и узы распавшиеся". Гораздо меньше соответствовала действительности нарисованная им картина одинокой жизни и опасностей, грозивших ему в связи с политической борьбой. "Оракул побежденной партии, выразитель благородных и проникнутых верой идей, я уже стал предметом сильной ненависти. Чем больше надежд возлагают одни на мой голос, тем больше другие его страшатся". Изнемогая под гнетом непосильного труда и жестоких огорчений, он, по его словам, нуждался в сочувствии женщины, которую обожал бы и почитал. Владелица Верховни вполне подходила для этой роли. Она уже поддалась было соблазну, но затем ею овладело сомнение, ибо она внезапно получила письмо, написанное другим почерком и совсем другим слогом; письмо было запечатано черным сургучом. Его написала Зюльма Карро, которая была в ту пору в трауре; Бальзак иногда поручал ей отвечать на письма, полученные им от незнакомых женщин.

Бальзак - госпоже Ганской, январь 1833 года: