Прометей, или Жизнь Бальзака

"Оставим этот унылый разговор о деньгах..." Если Ева выказывала тут великодушие, не теряя, однако, благоразумия, то одновременно она терзала Бальзака своей ревностью, зачастую беспричинной. Великий Боже! К кому она может его ревновать? К госпоже де Кастри? "Отношения у нас более чем холодные". К госпоже Рекамье? Странная идея! "Учтивость требует поддерживать отношения с женщинами определенного круга, которых ты знал раньше, но думаю, что визит к госпоже Рекамье нельзя назвать отношениями". Как может она упрекать его в том, что он откладывает свою поездку в Швейцарию, когда он убивает себя непосильным трудом, стремясь ускорить их встречу? "Я запродаю несколько лет жизни, чтобы встретиться с тобой". 20 ноября ему еще оставалось дописать сто страниц "Евгении Гранде", закончить повесть "Не прикасайтесь к секире" (впоследствии ей предстояло стать "Герцогиней де Ланже"), написать "Женщину с огненными глазами" ("Златоокую девушку"). "Я приеду полумертвый... Вчера кресло, мой верный товарищ по ночным трудам, подломилось. Это уже второе кресло, которое я прикончил за время той битвы, что веду". Зато он нашел чудесный сюжет для произведения и будет работать над ним в Женеве. Вот как это получилось: в воскресенье, 17 ноября, он был в гостях у Теофиля Бра, скульптора, состоящего в родстве с его приятельницей Марселиной Деборд-Вальмор.

"Там я любовался самым прекрасным шедевром на свете. Это "Мария, держащая на руках младенца Христа, которому поклоняются два ангела"... И у меня родился замысел превосходной книги, небольшого томика, введением к которому послужит "Луи Ламбер"; я назову это произведение "Серафита". Серафита, как и Фраголетта, сочетает в себе две натуры, слившиеся в едином существе, но между ними есть и важнейшее отличие; у меня Серафита - это ангел, достигший последней степени преображения и разбивающий свою телесную оболочку, дабы вознестись на небо. Его одновременно любят и мужчина и женщина. Воспаряя в небеса, он объясняет им, что оба они любили в нем соединявшую их любовь, воплощение которой видели в чистом ангеле, он открывает им живущую в их душах страсть, оставляет им их любовь, а сам навеки покидает нашу земную юдоль. Если я буду в силах, то напишу это возвышенное произведение в Женеве, возле тебя".

Марселина Деборд-Вальмор, поэтесса нежная и меланхолическая, жена посредственного актера и любовница Латуша, с 1833 года дружила с Бальзаком. "Мы из одной страны, сударыня, из страны слез и бедствий". Бальзак не написал бы подобной фразы Эжену Сю: каждому свое. Марселина представила ему Бра, который, как и она, был родом из Дуэ; этот второстепенный художник оказался весьма примечательным человеком: он был дважды женат, и оба раза на "ясновидящих"! Подобно Бальзаку, Бра живо интересовался философией Сведенборга, гермафродитами, легионами небесного воинства. В таком душевном настроении художник этот и задумал создать скульптурную группу - Богоматерь и ангелы, в которой Бальзак увидел "возвышенную гениальность".

Творение Бра подсказало Бальзаку, постоянно озабоченному тем, как бы очаровать Чужестранку, замысел самого причудливого из его романов. Одним из ангелов будет он сам, другим - Эвелина; от их союза родится двуликое существо - Серафит-Серафита, одновременно и мужчина и женщина; если на земле их связывает любовь, то "для каждого из них главное - это освободить ангельское существо, заключенное в его телесной оболочке", - замечает Филипп Берто. Миф о гермафродите всегда был излюбленным мифом Бальзака; мужчина привносит разум, женщина - красоту; мужчина - источник движения, женщина - устойчивости; они становятся буквально единой плотью и, как единое существо, возносятся на небо, после того как вновь обретают ангельский облик.

Таково было произведение, которое он предназначал божественной Чужестранке. Подобную книгу было нелегко написать. Вознесение в конце ее должно было походить на песнь Дантовой поэмы. Чтобы оторвать читателя от привычных представлений и с самого начала погрузить его в атмосферу дикой, девственной природы, Бальзак решил перенести действие в Норвегию! Сначала будет описано, как "утром, когда яркое солнце освещало окружающий пейзаж, заставляя пламенеть и переливаться алмазами снега и льды, две фигуры скользили по замерзшему заливу и, перейдя его, понеслись вдоль подошвы Фальберга, устремились к вершине, одолевая уступ за уступом. Кто они? Живые существа? Или же две стрелы? Тот, кто увидел бы их на такой высоте, пожалуй, принял бы за птиц, которых манят далекие облака". На самом же деле эти ангелоподобные существа - два лыжника, совершающие восхождение на норвежский горный пик Ледяная Шапка.