Прометей раскованный

Коршинг. Американцы оказались способными на координацию усилий в гигантских масштабах. В Германии это оказалось бы невозможным. Там каждый стремился бы всё сосредоточить у себя.

Гейзенберг. Пожалуй, впервые серьёзная финансовая поддержка стала возможной лишь весной 1942 года, после встречи у Руста, когда мы убедили его в своей уверенности в успехе. Но мы не имели морального права рекомендовать своему правительству весной 1942 года потратить сто двадцать тысяч марок на одно лишь строительство.

Вейцзеккер. Я думаю, основная причина наших неудач в том, что большая часть физиков из принципиальных соображений не хотела этого. Если бы мы все желали победы Германии, мы наверняка добились бы успеха.

Ган. Я в это не верю, но я всё равно рад, что нам это не удалось.

Багге.

Мне кажется, заявление Вейцзеккера — абсурд. Конечно, не исключено, что с ним так и было, но обо всех этого сказать нельзя.

Гейзенберг. И всё-таки как они этого достигли? Я считаю позорным для нас, работавших над тем же, не понять, по крайней мере, как им это удалось.

Вейцзеккер. У русских наверняка нет бомбы. Американцы и англичане сделают из неё политическое оружие. Конечно, это неплохо. Однако мир, достигнутый таким путём, сохранится лишь до того момента, пока русские сами не сделают бомбы. После чего война неизбежна.

Через несколько дней Вейцзеккер в разговоре с друзьями первый среди них сделает для себя определённую намётку дальнейшего политического поведения.

Вейцзеккер. Последнее время в мире намечаются некоторые новые веяния. Назовём их условно «интернационализмом». В Америке и Англии появилось немало сторонников нового течения. Я, правда, совсем не уверен, приносят ли они тем самым пользу своим странам. Однако нам лучше примкнуть к ним и поддерживать их. Эти люди, уверенные в необходимости рассекречивания бомбы, нам очень полезны.

Вейцзеккер, конечно, не знал о провале переговоров Бора с Черчиллем и о неудаче аналогичных попыток Сцилларда. И если он решительно высказался за «интернационалистов», то лишь потому, что со всей проницательностью учёного понимал, что засекретить принципы атомного оружия невозможно. В атомной бомбе, как скоро стали говорить, секретным было лишь то, что её можно создать, то есть что возможна такая гигантская концентрация промышленных усилий, такая огромная затрата материалов и времени. Всё остальное являлось наукой физикой, а науку не засекретить.

Но то, что с такой отчётливостью сознавал Вейцзеккер, было недоступно пониманию Черчилля и американских дипломатов. Все их усилия сконцентрировались на обеспечении «неразглашения секретов». Им и вправду казалось, что только «утечка информации» способна помочь Советскому Союзу проникнуть в тайны ядерного оружия. Они с прежней яростной убеждённостью отмахивались от предупреждений своих учёных. Для них самих законы физики были «тёмной водой во облацех». Они наивно верили, что недоступное   им  недоступно   вообще.

А если им указывали, что в Америке удалось всё же наладить производство атомного оружия, они нетерпеливо отмахивались: в Америке произошло чудо, там появилась парочка сверхчеловеческих гениев, в других странах они невозможны.

И ни Черчилль, ни Трумэн, ни их высокопоставленные чиновники не поверили, когда в 1947 году в Советском Союзе объявили, что секрета атомной бомбы больше не существует. Учёным Советской страны понадобилось всего два года, чтобы догнать Соединённые Штаты. Но лишь в 1949 году, когда в Советском Союзе начались систематические испытания разных конструкций ядерного оружия, англо-американским политикам пришлось сквозь зубы признать своё поражение.

На отношении к сотрудникам Жолио, эвакуированным во время войны в западные страны, особенно ясно видна близорукость англо-американских дипломатов.