Прометей раскованный

16 марта 1940 года весь мировой запас тяжёлой воды был вручён Жолио-Кюри. Он принимал канистры без помощников. Халбан и Коварскн уже имели французские паспорта, но их продолжали рассматривать как «нежелательных иностранцев». И хотя тяжёлая вода предназначалась им, мыслители из Второго бюро рассудили, что лучше этих подозрительных людей удалить из Парижа на время «операции с тяжёлой водой», невзирая на все протесты Жолио. Удаление было оформлено как «предоставление отдыха».

«Нам предложили провести отпуск в провинции,— рассказывал потом Халбан.— После доставки тяжёлой воды в подвалы Коллеж де Франс мы получили приглашение вернуться назад и начать работу с ней».

А лейтенант Аллье засел за письменный отчёт о блестяще удавшейся операции.

—   Аллье, вы талант,— объявил министр вооружения Дотри, когда ознакомился с отчётом.— Вы рождены для деятельности «плаща и кинжала». Вы мастер разведки. Сейчас я хочу поручить вам новую миссию. Вам нужно предварительно к ней подготовиться.

—   Почистить пистолеты? — скромно осведомился Аллье.

—   Обойдётся без пистолетов. Будете напрягать мозговые извилины, а не спускать курки. Вы станете учёным и дипломатом одновременно. Не спорьте, я лучше знаю, на что вы способны, Аллье!

—   Я и не спорю,— заметил Аллье.— Итак, моя новая миссия?

—   Вы поедете в Лондон. Там вы встретитесь с самыми знаменитыми английскими учёными — Чедвиком, Кокрофтом, научным советником Черчилля лордом Черуэллом, Томсоном, Тизардом... Пусть вас не смущает ни блеск имён, ни звание нобелевских лауреатов. Вы должны покорить их, Аллье, вот чего я желаю от вас. Вы расскажете им о захвате тяжёлой воды, о работах коллектива Жолио-Кюри, обо всём, что мы узнали о немецких исследованиях. У нас с англичанами один враг, и мы должны объединить усилия в борьбе с ним и на лабораторных стендах. Вы понимаете меня, Аллье? Вы должны добиться соглашения, чтобы работы по урану шли совместно.

—  Ясно,— сказал Аллье.— Когда прикажете вылетать в Лондон?

— Как только я подготовлю вам рекомендательные письма.

Аллье вылетел в Лондон в начале апреля. Грозные события совершались в эти дни в Европе. «Странная война», удивлявшая всех сонным спокойствием, внезапно прервалась грохотом стремительного наступления фашистов. 9 апреля Гитлер ринулся в Норвегию и Данию. Английский флот пытался противодействовать вторжению, но потерпел поражение. Дни независимого существования Голландии и Бельгии тоже были сочтены.

Впечатление от тяжёлых неудач англичан в защите норвежского побережья сыграло свою роль в радушном приёме, какой оказали в Лондоне посланцу Дотри, недавно столь отличившемуся в той же Норвегии. Аллье пригласили на специальное заседание комитета, ведавшего ядерными исследованиями. Сообщение Аллье о работах Жолио-Кюри было выслушано с удивлением — всех поразило, как далеко продвинулись вперёд французы в работе с ураном. С начала войны все ядерные публикации были прекращены, и в головах англичан прочно засело воспоминание о довоенных опытах парижан как о вершине в урановых исследованиях. Но для сотрудников Жолио те успехи были пройденной ступенью.

Аллье не понадобилось много времени, чтобы уяснить себе особенности научных исследований по физике в те дни в Англии. Больше всего англичане страшились нападения на их остров с неба и с моря. Знать заранее, откуда ринулся враг,— такую задачу поставила обстановка перед английской наукой. И все видные английские физики были нацелены на разработку радара — радиолокационного устройства, оповещающего о приближении к острову самолётов и судов.

А исследования уранового распада отдали тем, кого не сочли возможным привлечь к строжайше засекреченным радарным работам, то есть эмигрантам, не получившим английского подданства и подпавших под статут «нежелательных иностранцев», а также тем, кто, как Халбан и Коварски во Франции, уже обладал британским паспортом, но считался ещё лишённым «британской души».

И получилось, что изучением проблемы ядерной бомбы занимался в Бирмингеме теоретик Рудольф Пайерлс, тот самый Пайерлс, друг русского физика Ландау и муж ленинградки Евгении Канегизер, которого с такой теплотой опекал Резерфорд. А к нему с октября 1939 года присоединился Отто Фриш, уехавший из Копенгагена, и оба они, отстранённые от радарных дел, усердно высчитывали, сколько понадобится чистого урана-235, чтобы стал возможен ядерный взрыв.

В Оксфорде, в Кларендонской лаборатории, третий эмигрант, Франц Симон, физико-химик, тоже не получивший «радарного доверия», задался целью получить тот самый чистый уран-235, который, по теории Бора, делится и медленными, и быстрыми нейтронами, то есть представляет собой идеальную сверхмощную взрывчатку.

Симон намеревался разделить газообразные соединения урана путём многократного просасывания их через пористые перегородки: по идее, молекулы газа, содержащие более лёгкий изотоп урана, должны были быстрее диффундировать через мельчайшие отверстия.

Однажды Симон принёс в лабораторию обыкновенное сито и объявил своим сотрудникам: