Прометей раскованный

—   Отправляйся в Клермон-Ферран,— приказал Жолио своему другу Муре,— и найди там надёжное место для хранения тяжёлой воды и помещение, где мы могли бы возобновить научные исследования. А вы, Ганс,— обратился он к Халбану,— повезёте воду и радий.

Разговор происходил 16 мая. Муре умчался на юг, а в Коллеж де Франс стали готовиться к спешной эвакуации. Вскоре вернувшийся Муре порадовал физиков, что тяжёлую воду удастся спрятать в сейфах отделения Французского банка в Клермон-Ферране в качестве некоего «продукта Зет», а лабораторию можно устроить на превосходной вилле Клер-Ложи, где имеется проточная вода на кухне и кое-какое хозяйственное оборудование.

Халбан сам сел за руль, рядом посадил жену с дочкой, один грамм радия спрятал в багажник, чтобы уменьшить опасность от радиации, а в центре машины разместил канистры с драгоценной жидкостью. Дороги были пока свободны от беженцев — мало ещё кто во Франции представлял размеры разразившейся катастрофы. Халбан надеялся, что ему без приключений удастся добраться до Клермон-Ферранского банка.

Но на улицах Мон-Доре, курортного городка недалеко от Клермон-Феррана, Халбана задержали. Его иностранный акцент возбудил подозрения. Загадочного пассажира, упорно не дававшего открывать канистры с чем-то, по-видимому, крайне опасным, привели к отставному генералу, возглавившему военную власть в городке. Генерал безошибочно признал в Халбане немца, а французский паспорт его не убедил. Кому же не известно, что немецкие шпионы отлично снабжены любыми бумагами и деньгами, но вот черты лица, но линию носа, но выговор — нет, это не подделать!

А когда взволнованный физик вытащил из кармана четырёхцветный карандаш, мрачные подозрения отставного вояки превратились в твёрдое убеждение. В газетах писали, что немецкие агенты снабжены пистолетами в форме карандашей. Налицо как раз такой случай! А в канистрах несомненно взрывчатка для подрыва мостов и военных предприятий, вот почему этот опасный тип руками защищает их от посягательства! Генерал арестовал Халбана вместе с семьёй и коварным грузом.

И лишь когда выяснилось в результате телефонных переговоров, что Халбан действительно эвакуируется из Парижа с важным государственным имуществом, а в банке Клермон-Феррана уже ждут отправленный туда ценный «продукт Зет», генерал освободил физика и даже извинился перед ним. И вправду нельзя никому позволить совать нос в препараты с таким страшным названием! Как военный, он мог лишь одобрить стойкость физика.

Халбан вздохнул с облегчением, когда двадцать шесть канистр и радий были наконец погружены в сейфы банка. Но приключения на этом не кончились. Таинственное название принятого на хранение груза действовало на нервы руководителям банка.

Как и генерал в Мон-Доре, они мгновенно уверовали в разрушительную силу «продукта Зет». Им воображалось, что здание банка вот-вот взлетит на воздух. Они настаивали, чтоб их освободили от опасности. Халбан позвонил в Париж. Из Парижа 24 мая опять примчался Муре. На условном языке, непонятном для подслушивающих, он уведомил по телефону Жолио, что для тяжёлой воды найдено место, значительно более надёжное, чем банк.

Этим местом была тюрьма в соседнем городке Риоме. Заключённые с радостью очистили для тяжёлой воды камеру смертников. Халбан поселился рядом с виллой Клер-Ложи и стал подготавливать помещение для работы. 6 июня к нему присоединился Коварски. Вскоре новая лаборатория была готова для продолжения исследований.

Но исследования в ней так и не удалось наладить.

Все первые дни июня Жолио и Муре занимались упаковкой в ящики оборудования и материалов и отправкой их на юг. Эвакуация Коллеж де Франс шла в торопливом, но стройном темпе, и, казалось, её успеют закончить благополучно. Но 10 и 11 июня немцы нанесли новый страшный удар. 12 июня немецкая армия переправилась через Марну.

Париж теперь находился всего в трёх пеших переходах от наступающей гитлеровской армии. Сотрудники лаборатории покинули стены Коллеж де Франс — кто спрятался в своей парижской квартире, кто удирал на юг, кто готовился вообще оставить преданую своими руководителями и разбитую на полях сражений Францию.

Жолио и Муре собрали все важные документы о делении урана, какие можно было захватить с собой. Все остальное с лихорадочной поспешностью сжигалось. Аллье, считавший своим долгом опекать Жолио, предупредил, что не должно остаться никаких следов, которые могли бы навести нацистов на мысль о том, чем занималась лаборатория. И Жолио с Муре не покинули опустевших помещений, пока оставался хоть один не уничтоженный журнал работ, хоть одна подозрительная запись.

После этого Жолио кинулся на квартиру к Полю Ланжевену. Старый физик горбился, скорбно шевелил губами, ещё сильнее клонил голову набок. Странное сходство с пожилым мушкетёром сохранялось, но теперь Ланжевен походил на мушкетёра, у которого выбили из рук шпагу,— обессиленного, подавленного поражением, бесконечно угрюмого.

—   Скоро по улицам будут маршировать немцы, учитель!

—   Я знаю, мой мальчик. Я постараюсь эвакуироваться в Тулузу. Куда едешь ты?