Пронзительная жизнь

Нет, нет, надо открыть глаза и делать что должна, на автомате или нет, не важно. Отцу пока не говорить, у него начинается совершенно другая жизнь в Америке. Зачем она ему с таким “довеском”.

При выписке она встретила уничижительный взгляд той самой медсестры, на вопрос которой сорвалась и устроила грандиозную истерику, такую, что ей вкололи успокоительные. Могло показаться, что прожжённая циничная больничная тетка знает все о Саше: о том, какая ее ждет жизнь, какая она глупая, что обрекла себя на то, о чем еще не подозревает. Медсестра навешала ей ярлык и перестала обращать внимание, как на конченного человека. Но прощальным взглядом – смесью жалости и превосходства от того, что не послушалась – тетка ее одарила. И на том “спасибо”, чудовище.

Если честно, Саша плохо помнила первые дни в реанимации и роддоме, но первый день в больнице, в которой провела так много времени, она запомнила навсегда. Страх неизвестности, безумные предположения нарисовали такую картину, что в первые же минуты, как ее разместили в палате, она легла к стене и накрылась одеялом, не имея сил столкнуться с реальностью. Немного позже подошла медсестра и – хочешь-не хочешь, вставай – разбудила Сашу знакомиться с порядками в отделении.

– Пока ты лежишь одна, но после выходных подселим мамочку, – заглядывая в непроницаемое Сашино лицо, предупредила женщина. Да уж, через несколько дней она заберет спокойное одиночество. – Веселее будет.

Саша так не думала. Она молча всунула обе ноги в мягкие, уже начинавшие сереть, тапочки, на автомате взглянула на безмятежного ребенка и последовала за медсестрой.

Это была не такая больница, где из всех щелей пахло медикаментами или в коридорах, крича от боли, лежали новоприбывшие пациенты, а все стены отливали ледяной безжизненной белизной. Абсолютно нет. Она была похожа на домашний детский лагерь, который располагался на одном этаже, и все ходили в 8 утра изменять температуру, и записывать ее в специально отведенную тетрадочку. Как объясняла медсестра, мамочки – так здесь называли почти всех, невзирая на возраст женщины с ребенком – сами убирают в своих палатах, моют полы. Она показала где лежат заскорузлые, хоть и вероятно, бактериально чистые, тряпки, ветоши и бойко проинструктировала, какой раствор добавлять в ведро с водой. В ответ на удивленные глаза, медсестра выдала заранее заготовленную и произнесенную сотне женщин фразу: “мамочки обеспечивают чистоту в палате для себя и своего ребенка”. Бытовой инструктаж в формате монолога и Сашиного кивания головой продолжался.

“Вот здесь можно сушить белье…но через сутки собирай, и обязательно запоминай свое, а то мамочки всякие бывают…в этот кабинет с ребенком будешь ходить на процедуры, сегодня не надо, врач уже осмотрел ребенка…мыло и туалетная бумага находится тут…еда по расписанию на стене столовой…внизу есть буфет, где можно встретиться с родственниками и купить вкусняшки…продукты в магазине напротив, там есть Магнит и Перекресток…врачи принимают на этаже за пределами отделения, спрашивай первое время у медсестры…

Под конец Саша даже немного выдохнула: в общем и целом, если не придираться, было неплохо и по-доброму.

– Аа…когда придет врач?

– Подожди, он в палату зайдет или тебя вызовет дежурная медсестра, – кинула женщина и поспешила к следующей пациентке.

Саша вернулась в палату и опять легла лицом к своей зеленой стене. Она была рада, что лежала в палате одна. Однако, это значило еще и то, что они с _____ были наедине. Впервые ей ничего не хотелось делать – ни читать книгу, ни размышлять о планах на будущее, ни смотреть сериал, который призван вызвать у нее улыбку – ни-че-го. Проснулся ребенок и ей пришлось долго укачивать его на коленях, чтобы он не кряхтел и не стонал – от боли, голода, неудобства в памперсе или от желания передать эмоцию – кто знает? На всякий случай Саша проверила попку, и складки одежки, не мешает ли что.

Ребенок никак не засыпал, а только больше стал кряхтеть и извиваться на руках. Саша испугалась, вскочила на ноги и пару минут укачивала стоя. Как только она хотела позвать врача, ___ успокоился и обмяк. Саша медленно ходила туда-сюда по палате, замедляя разогнанное сердце. Она подошла к окну, отодвинула штору и посмотрела на зеленый внутренний двор больницы. Кусочек аллеи, проходящей по всей больнице – как она потом узнала, состоящей из десяти корпусов – пару лавочек, на одной из которых курил средних лет мужчина, открывающаяся и закрывающаяся дверь служебного помещения.

На стекле проскальзывали тени девушки и когда Саша подошла ближе и почти прижалась носом к стеклу, то смогла увидеть очертания лица. И это лицо не было ей знакомо.

Что тут удивительного? Можно было предположить, что выглядела она не лучше, чем чувствовала себя. Зеркало поменялось в восприятии Саши не в друга, а в нейтральный, не особо полезный объект. После родов оно выполняло только одну функцию – посмотреть нет ли на лице грязи, да и все. Никакого ухода, украшения себя – об этом и думать даже не приходилось. Зачем все это? Для чего?