Пропавшая Джина

Они стояли и наблюдали, как колодец стремительно заполняется песком.

— Интересно всё-таки, что было в тех пожелтевших листках. Мы ведь так и не разгадали ширф, не прочитали послание, — задумчиво произнесла Поля.

— Не ширф, а шифр! — поправила сестру Валя.

— У нас ещё будет такая возможность! — Ким запустил руку в карман пуховика и достал оттуда пачку свёрнутых пополам листов.

— Прямо как в моей любимой книжке про девочку детектива! — воскликнула Валя.

Когда песок перестал сыпаться, самосвал несколько раз с грохотом тряхнул крышкой, сбрасывая остатки. Потом кузов опустился, и машина неуклюже выползла на улицу. Поля, Валя и Ким вышли со двора, наблюдая как она постепенно превращается в точку в конце их длинной улицы.

— А теперь, Ким, может, расскажешь, как тебе удалось найти своего папу?

— Конечно, если у вас есть ещё немного времени.

— У нас же каникулы, последние перед летними! — радостно объявила Валя.

11

Странное чувство охватило Кима, когда он вернулся к себе. Всё было как обычно, но всё же что-то изменилось. Не то чтобы кто-то в его отсутствие приходил сюда. Нет, этого и не могло быть. Школа находилась достаточно далеко от фабрики по местным понятиям и никого не интересовала уже очень давно. Сюда редко забредали другие дети в свободное от работы время. А если такое и случалось, то они, как правило, не пытались переступить её порог. Поскольку знали, что Кире Адольфовне это может не понравиться. И тогда они будут лишены вечерней порции «Елжевичного У». Поэтому здесь Ким был всегда один, уверенный в том, что его убежище не будет раскрыто. Поначалу он, как все, работал на фабрике, но делал это больше из любопытства. А когда осознал, что в действительности там происходит, однажды вечером решил не возвращаться. Тогда у него уже была карта, и он решил полностью сосредоточиться на своих поисках. Ким не сомневался, что его папа тоже где-то здесь. Ведь тот был в доме накануне своего исчезновения. На покрытом строительной пылью столе осталась лежать связка его ключей. А вот в Лжебурге он не оставил никаких следов.

Школа располагалась в очень удобном месте. Отсюда можно было легко, не рискуя быть замеченным, добраться до фабрики, следуя по прямой вдоль забора, разрезавшего пополам несколько жилых кварталов. Ким знал, что Шулик и хозяйка фабрики передвигаются по округе только на машине. Поэтому в те часы, когда особенно был велик шанс наскочить на них, старался не расхаживать открыто по улице, а использовал всевозможные лазы, тропы и задние дворы. Скорее всего, про него вообще никто не помнил, по тем же причинам, по которым лишилась памяти Джина. Но кто знает, не пришлось бы ему снова застрять на фабрике на какое-то время, изображая послушного работника, попадись он на глаза Киры Адольфовны и её компаньона.

Ким тщательно осмотрел каждый уголок учительского стола. Всё здесь было как прежде. Справа также лежала стопка тетрадей и классный журнал. Затем он заглянул в свою палатку. Там тоже ничего не изменилось. Когда его взгляд скользнул по составленным в ряд шкафам, занимавшим всю дальнюю стену класса, он наконец понял, что было не так. Некоторые деревянные дверцы нижних отделений были раскрыты, стеклянная створка, расположенная ближе к окну, треснула поперёк. А соседняя — и вовсе выпала и разбилась на несколько крупных осколков. Ким подошёл к шкафу и схватился за корешок одной из ненастоящих книг. Тот не поддался. Со шкафом что-то случилось. Полки его перекосились, да так сильно, что всё, что находилось на них, оказалось плотно зажато боковыми стенками. На полу у окна валялась палитра, на которой девчонки смешивали краски несколько месяцев назад. Всё это время она лежала на подоконнике, где её оставили Валя и Поля. Теперь все пятна на ней стали фиолетовыми. Ким поднял палитру и бережно положил её обратно. И тут он заметил, что небольшое расстояние, отделявшее шкаф от подоконника, исчезло. Сомнения окончательно улетучились. Пока его не было, класс уменьшился в размерах. Ким подошёл к открытой входной двери и попытался закрыть её. Но она стала шире проёма. Тогда он вернулся к доске, взял сухую тряпку и провёл по надписи «Девятое декабря». Надпись пропала, а на тряпке остались следы мела.