Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах (без иллюстраций)

Версия Петровой якобы основана на информации, полученной от того же неуловимого Петра, но она существенно отличается от версии Микояна. Петрова умерла в середине 2000-х годов, и я не успела с ней встретиться, но зато я познакомилась с её бывшим мужем, Александром Щербаковым, и до его смерти в ноябре 2013 года имела с ним несколько продолжительных бесед. Ветеран войны, лётчик-испытатель, удостоенный множества наград, в том числе высшей - звания Героя Советского Союза, которое он получил в 1971 году, Щербаков совсем не походил на героя, когда мы с ним познакомились. В непритязательной обстановке своей московской квартиры он выглядел скорее как пожилой профессор. Говорил он медленно, как будто обдумывал каждое слово. В отличие от детей других высших партийных руководителей, вроде Берии, Щербаков-младший старался говорить правду о моей семье, несмотря на откровенную неприязнь Хрущёва к его отцу, Александру Щербакову-старшему, бывшему в годы войны начальником Главного политического управления Красной Армии[140]. «Судьба Леонида, - сказал мне Щербаков, - была воплощением войны - трагическая, сумбурная и запутанная».

В 1943 году юный Александр, который был моложе Леонида почти на десять лет, жил в том же доме в Куйбышеве, что и Хрущёвы с Микоянами. На бывшей девушке Степана Валентине Петровой он женился после войны и был абсолютно уверен, что она на самом деле мало что знала об инциденте со стрельбой, что бы она сама ни говорила. Сам Щербаков тогда тоже слышал об этой истории, но его версия, опять же, отличается от версий Петровой и Микояна:

Леонид, скорее всего, выдумал историю с бутылкой. Я спрашивал отца, который должен был знать, но он счел это глупой шуткой. Впервые об инциденте с бутылкой я услышал от друга Льва Булганина [сына члена Государственного Комитета Обороны Николая Булганина], который узнал о нём от самого Леонида. Мы с Лёвой тогда заканчивали школу, оба собирались пойти в авиацию. Лёня был классный, легенда среди пацанов: лётчик- бомбардировщик, старший лейтенант, первым в полку получил орден Красного Знамени. Он никогда не упускал случая произвести впечатление на юного Булганина; однажды учил его, как отделаться от слишком прилипчивой подружки. Лиза Остроградская мечтала о более серьёзных отношениях, а Леонид не хотел её обижать, вот и придумал историю, что случайно застрелил офицера и потому должен срочно уехать на фронт. Чтобы история выглядела более правдоподобной, Лёня присочинил, что будто бы ходил в госпиталь навестить раненого, но офицер ночью скончался, и он забрал на память его простреленную фуражку.

Самым очевидным фактом, говорящим против версии обвинителей Леонида, является несоответствие наказания преступлению. Как объяснял Павлов, механик Леонида в 18-м истребительном авиаполку:

Они [клеветники] голословно утверждали, что Леонид Хрущёв, находясь после ранения в госпитале в г. Самаре [Куйбышев] и будучи в нетрезвом состоянии, якобы застрелил из пистолета человека. За это, мол, был осужден военным трибуналом и отправлен на фронт. Но это ложь от начала до конца. Осужденных судом военного трибунала во время войны отправляли не просто на фронт, а в штрафные батальоны. Лётчиков же посылали в простейшие авиационные части. А Леонида Хрущёва, как известно, направили после лечения в самый лучший на всем Западном фронте 18-й гвардейский истребительный авиаполк, да к тому же ещё и с повышением, на должность командира звена. К тому же, ещё в госпитале он был награжден орденом Красного Знамени и ему было присвоено воинское звание - старший лейтенант. Кроме того, существовало правило, что у граждан, осужденных за убийство человека с применением оружия, пистолет или автомат изымали как вещественное доказательство. А Хрущёв прибыл в полк не с одним, а с двумя пистолетами.

Щербаков был согласен: «Никого не наказывали переводом в лётчики-истребители. Не могли после военного трибунала дать человеку престижную должность, да ещё в военное время. Это исторически невероятно». Щербаков критиковал Микояна, который, разумеется, «знает обо всём этом, но продолжает говорить о трибунале. Это не потому, что он хочет дискредитировать павшего товарища, конечно, нет. Но повторять то, что когда-то услышал, лишь бы показать, что ты в курсе, безответственно».

Согласно официальным документам, которые я разыскала дома и в архиве в Подольске, Леонид уехал из Куйбышева в конце весны 1942 года, а не осенью, как вначале заявлял Степан. Поэтому он никак не мог застрелить там человека в сентябре, как следует из рассказа Микояна. Дело в том, что 24 сентября Леонид прислал Любе из Сасово письмо (довольно прохладное), из которого я узнала, что он к тому времени уже почти закончил четырехмесячный курс переподготовки пилотов: