Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах (без иллюстраций)

Люба, здравствуй, Извиняюсь за столь долгое молчание, но оно было вызвано уважительными причинами. Что нового, как Юлка, если можешь, вышли её фото, как Толя? Нахожусь сравнительно далеко от фронта, но через несколько дней буду там. Если выберу время, вернее, будет возможность, заеду в Москву, а эта возможность будет наверняка, т. к. придется, наверно, ехать поездом. Очень прошу, не откладывай в долгий ящик, перешли мне воротник, подстежку и бурки, если есть носовые платки и носки, перешли тоже, [ещё] папирос и спичек. Убедительно прошу не задерживать с отправкой, т. к. обмундирования я не получил и не знаю, получу ли... Уеду отсюда через несколько дней. Я несколько месяцев проходил здесь переподготовку, но уже почти закончил. Скорее всего, попаду в другую авиационную часть. Целуй Юлку и Толю. С приветом, Леонид.

В 2004 году моя мама попросила своего друга Михаила Швыдкого, бывшего тогда министром культуры, узнать побольше информации о результатах расследования, проведённого военной прокуратурой в 1999 году. Официальное письмо, полученное ею за подписью главного военного прокурора Российской Федерации, однозначно опровергало и историю с бутылкой, и другие криминальные обвинения: «... Каких-либо данных о привлечении старшего лейтенанта Хрущёва Л.Н. к уголовной ответственности не имеется»[141].

Когда я показала это письмо Степану, а заодно указала на противоречия в его собственных свидетельствах на этот счёт, он был потрясен. Он попытался вспомнить, от кого узнал о восьми годах штрафбата, к которым якобы приговорили Леонида, и не смог: «Кажется, я всегда знал об этом». Уезжая от него, я подумала, что Щербаков был прав и насчет банды, и насчет эпизода с бутылкой: «Если историю рассказывать слишком часто, она превращается в миф. А затем миф становится реальностью».

* * *

Чем дальше я продвигалась в своём расследовании, тем становилось яснее, что мифология, связанная с предательством Леонида, сгустилась настолько, что образовала параллельную реальность. Хотя военный прокурор чётко заявил, что старший лейтенант Хрущёв не совершил никаких преступлений, слухи не умолкали. Разочарованная и расстроенная, я обратилась к двоюродному брату Никите, который был у нас кем-то вроде семейного архивариуса. К тому же, двадцать лет спустя после встречи с Молотовым, я наконец была готова услышать его мнение по поводу версии последнего, ставшей первичным источником для размножившихся историй о предательстве Леонида. Может, это была просто игра, оруэлловское «двоеречие»? Тогда почему они противоречат тому, что сказал нам верный соратник Сталина?

Как-то летом в середине 2000-х мы с Никитой встретились в парке в центре Москвы. Мы сидели на скамейке, и он почти целый час делился со мной своими мыслями. «Как бы мы ни относились к Молотову-политику, - сказал брат, - он не был мелким. Старый большевик, стопроцентно веривший в коммунизм. Он сказал тебе тогда то, что хотел сказать, потому что его вера настолько сильна, что ему не было надобности пачкать наше имя, чтобы подкрепить свои идеалы. А другие цепляются сегодня за его статус патриарха сталинизма, чтобы оправдать свои собственные разногласия с нашим дедом. И приписывают Молотову то, что он, по их мнению, должен был думать. Ему бы это не понравилось. Помнишь, ты не могла понять все эти годы, почему я тянулся к нему. Потому что он был честен в своих взглядах, и он не любил КГБ».

Это был наш последний долгий разговор с Никитой. Ещё пара лет, и я бы так и не узнала его мнения по поводу Молотовской головоломки: в 2007 году мой двоюродный брат скончался от болезни сердца.

Так или иначе, Никита дал мне понять, что новые российские злодеи могут быть даже хуже прежних. А когда истории о «предательстве» Леонида достигли более широкой зарубежной аудитории, я с удивлением обнаружила, что западные авторы принялись распространять их с ещё большим энтузиазмом, чем российские. Кто бы ни запустил в обиход эту версию, он должен был быть доволен; автобиографиям сталинских генералов поверили бы немногие, а вот когда слухи о Хрущёве подхватили серьёзные и