Проповедник и боль. Проба пера. Интерлюдия

Дойдя до известного ему перекрестка, он вдруг прибавил шагу, а затем так же внезапно пошел помедленнее. Казалось, он хочет пройти мимо, но какая-то неведомая магнетическая сила словно бы его притягивает – и он, сделав внезапный разворот кругом, вошел в двери дешевого ресторанчика. Это было то ли кабаре, то ли что-то китайское, где каждый вечер собиралась самая разношерстная публика.

Джерри прошел к столику в самом темном и незаметном углу. Усевшись и продемонстрировав презрение к окружавшей его обстановке – что говорило скорее о близком с ней знакомстве, нежели о его превосходстве, – он заказал стакан кларета.

Вечер начался. Толстуха за пианино выжимала последние капли веселья из избитого фокстрота, а тощий и унылый мужчина со скрипкой извлекал скудные и унылые звуки аккомпанемента. Внимание посетителей было направлено на танцовщицу в грязных чулках, густо нарумяненную, с обесцвеченными перекисью волосами; она вот-вот должна была выйти на небольшой помост, а пока что обменивалась любезностями с энергичным толстяком, сидевшим за ближайшим столиком и пытавшимся завладеть ее рукой.

Из своего угла Джерри наблюдал за этими двоими у помоста; он смотрел и смотрел, и вдруг ему показалось, что потолок исчез, стены превратились в высокие здания, а помост – в верхнюю площадку автобуса, следовавшего прохладным весенним вечером три года назад по Пятой авеню. Энергичный толстяк пропал, короткая юбка танцовщицы стала длинной, щеки ее лишились румян – и он вновь едет с ней рядом, и, как прежде, кружится голова, и высокие здания по-доброму подмигивают им огоньками с верхних этажей, а шум голосов уличной толпы баюкает их, словно колыбельная.

– Джерри, – сказала девушка с верхней площадки автобуса, – я ведь обещала, что, как только ты будешь получать семьдесят пять в неделю, я рискну и дам тебе шанс. Но, Джерри, не могу же я ждать вечно!

Прежде чем ответить, Джерри проводил взглядом несколько промелькнувших мимо табличек с названиями поперечных улиц.

– Я не понимаю, в чем дело, – сокрушенно сказал он, – мне никак не прибавляют жалованье! Мне бы только найти другую работу…

– Поторопись, Джерри, – сказала девушка. – Меня начинает тошнить от такой жизни. Если я не выйду замуж, тогда, пожалуй, пойду работать в кабаре, есть пара предложений… А может, получится и на сцену попасть…

– Держись от всего этого подальше! – торопливо произнес Джерри. – В этом не будет нужды, если ты подождешь еще месяц или два.

– Я не могу ждать вечно, Джерри, – повторила девушка. – Я устала от бедности и одиночества.

– Долго ждать не придется, – сказал Джерри, сжав кулак свободной руки. – Где-нибудь у меня обязательно получится, ты только подожди!

Но автобус стал растворяться в воздухе, вновь стал обретать очертания потолок, а шум апрельской улицы сменился пронзительным воем скрипки, ведь все это было три года тому назад, а теперь он сидел здесь.

Девушка бросила взгляд на помост, обменялась жесткой равнодушной улыбкой с унылым скрипачом, и Джерри забился подальше в свой угол, пристально глядя на нее горящими глазами.

– Теперь твои руки принадлежат всем, кто только их пожелает, – негромко и с горечью воскликнул он. – Мне не хватило силы, чтобы удержать тебя от этого… Э-э-эх, Богом клянусь, ну какой я после этого мужчина?

А девушка у двери продолжала играть с цепкими пальцами толстяка, ожидая, когда нужно будет выходить отрабатывать свой номер.

V

Сильвестр Стоктон беспокойно ворочался в своей постели. Комната, пусть и просторная, казалось, сдавливала ему грудь, а залетавший вместе с лунным светом в окно легкий ветерок, казалось, приносил с собой снаружи лишь груз забот этого мира, с которым ему завтра вновь предстоит столкнуться лицом к лицу.

«Ничего они не понимают, – подумал он. – Им не видно горя, на котором покоится вся эта проклятая жизнь, – только я его и вижу. Все они банальные, легкомысленные оптимисты! И улыбаются они потому, что думают, будто всегда будут счастливы».

«Эх, ладно, – уже засыпая, подумал он. – Завтра поеду в Рай, и опять буду терпеть и улыбки, и жару… Вот она какая, эта жизнь – лишь улыбочки да жара, улыбочки да жара».

Плач

(Пушкин, простите!)

Среди неведомых дорожекмалютка-бар в лесу стоял.Никто не знал о нем, о, Боже!Никто в нем пьяным не плясал.Когда ненастными ночами,мир скрыт от нечестивых глаз,лишь окон свет его лучами

осветит путь прекрасных нас!Тот избранный, кто знак особыйзнал, горячительный пил чай.Теперь же – двери на засовы…О, горе мне! Увы и ай!

Комментарии

«Проба пера»