Пропущенный вызов

На следующий день после визита к Маевской она съездила на место жительства покойного Георгия Петровича, благо оно располагалось не очень далеко, и Лиза успела в обеденный перерыв.

Те соседи, которых удалось застать дома и которые помнили Георгия Петровича, характеризовали его как тихого алкоголика. Наверное, он где-то работал, а может быть, и нет, но скорее да, ведь надо же одинокому человеку на что-то жить. Одна пенсионерка, симпатичная женщина, прогуливавшая во дворе устрашающих размеров кошку, вспомнила, что Шелеста иногда навещала женщина, но какого рода были эти отношения, сказать не могла. У этой же дамы Лиза выяснила обстоятельства смерти Георгия Петровича: многолетнее пьянство подтачивало его здоровье, пока бедняга совсем не расхворался и не попал в больницу по «Скорой помощи», где и скончался. Наверное, он сам никуда бы не поехал, так бы умер и лежал неизвестно сколько один в квартире, но, слава богу, объявилась его женщина и вызвала «Скорую».

– Надо же, – перебил Макс ее рассказ, – так вот живешь, про своих соседей ничего не знаешь и думаешь, что они про тебя тоже ничего не знают, но стоит только умереть или убить кого-нибудь, моментально выясняется, что твои тайны всем известны.

– Что ты хочешь, человек – социальное животное, – хмыкнул Зиганшин, – так что или шифруйся лучше, или живи вечно.

– Так вот, – продолжала Лиза с нажимом, потому что ей уже хотелось переодеться и поехать к Руслану, – я поднялась к нему в квартиру, и там обнаружилась молодая мать с ребенком. Она снимает жилье у некоей Надежды Денисовны Мудраченко, действующей от имени своих детей, унаследовавших квартиру после Шелеста. Осталось найти…

– Не осталось! Надежда Денисовна – это и есть Надя-опекунша! – воскликнул Зиганшин с азартом и резко вскочил, так что с него чуть не упала простыня. – Конечно, может быть, что эта Надя полная тезка той Наде, но я скорее повешусь, чем поверю в столь идиотское совпадение!

Поправив простыню жестом Цезаря, он стал прохаживаться по веранде.

Тут позвонила сначала пациентка Макса с известием, что Игнатий уже второй год куда-то пропал, а потом друг Зиганшина доложил о невозможности выполнить задание, ибо телефон выключен.

– Все, приплыли. Тупик, – вздохнула Лиза.

– Нет, осталась еще ниточка к Игнатию через хозяйку Маевской. И когда-нибудь он включит телефон, а мы тут как тут. Зачем я тебя только послушал и ввязался в это дело? Теперь не успокоюсь, пока не разберусь, что к чему! Какие-то загадочные целители, училки, гармонично сочетающие в себе запредельный разврат и милосердие, покойные психиатры-алкоголики, которые из всех возможных половых партнеров почему-то выбирают бабу из стана своего злейшего врага… Макс, а ты что-нибудь выяснил?

Виновато улыбнувшись, Голлербах сказал, что его успехи гораздо скромнее по сравнению с предыдущими ораторами. Он прочел все истории болезни, включая историю Васи Савельева, и никакой полезной информации там не почерпнул. Каждый случай рассматривался в отдельности, как спонтанный эксцесс, у врачей не было оснований думать, что пациентам кто-то что-то внушал или направлял, поэтому они интересовались картиной заболевания, а не обстоятельствами дела, и задавали соответствующие вопросы.

– Только в Васиной истории одна мелочь… – начал Макс, но тут ожил Лизин телефон.

Увидев, что это Руслан, она извинилась и вышла на улицу.

– Ты скоро? – спросил он напористо. – Я уже изождался.

– Через час постараюсь.

– Езжай сразу домой, меня Колдунов отпустил из больницы. Сказал, нечего казенную койку пролеживать, а эпикриз и бюллетень он на днях завезет.

– Так мы сейчас с Максом тебя заберем…

– Я уже дома.

Лизе стало стыдно.

– Как же ты поднялся по лестнице? – глупо спросила она.

– Любви захочешь, еще не туда поднимешься. Серьезно, Лиз, давай скорее, я что-то не могу уже терпеть.

Осторожно ступая, чтобы не разбудить детей, Зиганшин вышел из своей комнаты.

Он чутко прислушивался к скрипу каждой половицы и оттого расслышал тихий плач, доносившийся из комнаты Светы.

Крадучись, как разведчик, он поднялся на второй этаж и немного постоял в темноте под дверью Юры. Там было тихо, и Мстислав Юрьевич рискнул заглянуть. Мальчик спал с важным и сосредоточенным выражением лица, какое всегда делается у детей во сне.

Он постучался к Свете и, не дождавшись ответа, вошел. Девочка лежала, укрывшись с головой, и плакала.

Зиганшин сел на пол возле ее кровати и пожалел, что сам давно разучился плакать.