Она ужинала со всеми послушниками. На ней по-прежнему была желтая шелковая одежда, светлые волосы стянуты высоко на затылке, как принято у степных воительниц. Чистая, без татуировок кожа покрыта бронзовым загаром, а светлые желто-карие глаза, показавшиеся на восходе солнца Эрланду золотыми, так же, как и утром, смотрели прямо перед собой.
Никто не сопровождал ее. Она пришла и присела за край стола, и так и сидела. Другие послушники, бросая на нее мимолетные любопытные взгляды, проходили мимо. Никто не садился рядом, все ели в молчании. Девушка сидела без малейшего движения, и он подумал, что она не знает, где и как берут еду, что берут, и не хочет показаться смешной или глупой. Пошел и набрал две миски... Он помнил все так, как будто это было сегодня — тогда приготовили чечевицу и конину. Принес, поставил перед ней, сел рядом, сказал:
— Ешь.
— Спасибо... — она подняла на него светлые глаза, улыбнулась.
И Эрланд почувствовал бабочек в животе. Невозможно было дать этому другого определения: как будто расправились крылья в самой глубине его существа, где-то ниже пупка. Он был буквально пленен ею с первой же минуты. Они стали друзьями, и колдун всегда думал, что они были настоящими друзьями. Он занимался магией и естественными науками, она училась быть воином... Они прожили бок о бок в ордене десять лет.
Потом он почувствовал желание вернуться домой и продолжить дело отца — то, для чего он был рожден, к чему его готовили... и от чего сбежал в юном возрасте. Эда предложила ему помощь, познакомила со своим отцом и захотела пойти с ним. На момент свершения задуманного переворота Эрланд нисколько не сомневался, что девушка станет его женой. Он уже заручился согласием шаха... И тут она вдруг изменилась, как будто стала другим человеком!
Ее отец счел нужным рассказать ему об ужасной трагедии, как маленькая Эда стала молчаливым свидетелем жестокого убийства своей матери и многих других женщин и детей, среди которых росла. Не скрыл, что она потеряла на время рассудок и пыталась убить себя. И предупредил, что его дочь, скорее всего, уже неспособна полюбить мужчину. Тем более что в племени женщин-кочевников, где она воспитывалась в течение пяти лет после случившегося несчастья, Эда переняла их склонность к однополой любви...
Эрланд думал тогда, что он может все изменить — что его любовь сможет все изменить. Но предугадать поведение Эды ему не удалось... Неужели она просто вычеркнула его из своей жизни?
Колдун задумался: а ведь он точно так же порвал все связующие ниточки со своей семьей... По неизвестным причинам он ощущал себя чужим и собственным родителям, и братьям, и сестрам. Неизбывное одиночество терзало его с детства, как будто в том мире, в котором существуют души до рождения, его готовили к какой-то совсем другой жизни.
Ничто не приносило ему радость, не вызывало жар души. В доме отца царили шутки и веселье, танцевали и пели и мужчины, и женщины. Но Эр-ланд рос, не подарив никому ни улыбки, ни симпатии. Взрослел, поражая всех холодом в обращении... Он никого не любил, и никто не любил его.
Решение уйти из дома и отправиться паломничать сформировалось в ранней юности, и он долго готовился к этому, никому не говоря ни слова. Боялся юный Эрланд не того, что его могут отговорить — боялся, что ему могут помешать. Когда все приготовления были завершены, он оставил на столе отца записку: «Прощай. Мы больше никогда не увидимся. Не ищите меня».
Отца, собственно, не было на тот момент, его отлучкой он и воспользовался. И улизнул из дома, ни с кем не простившись. Путь держал в Вандервилль, а оттуда уже отплыл с кораблем на юг. И пока полуостров не покрылся туманом и не потонул в вечерней дымке, не мог вдохнуть свободно, опасался погони...
С путешествиями стал формироваться характер, со знаниями сила. Как много он пережил! То, что он совершил этот переворот в стране — результат его скитаний. Как странно... Если бы он рос как все дети, то давно уже был мертв. А сбежав из дома и разорвав связь с семьей, получил возможность воссоздать дело отца, связь поколений, восстановить Империю... Как будто духи, курирующие древний род, вырвали его из родного дома, чтобы вдохнуть фамильные силы лишь спустя много лет.
Знакомый стук в дверь вывел его из задумчивости. Верон... Министр вошел со своей обычной тихой улыбочкой:
— Надеюсь, я вам не помешал?
— Входите, входите... Сыграем в шахматы?
— Вы играете в шахматы? — посетитель был очень удивлен.
— Я — да. А почему вас это удивляет? Мы ведь из Тареша.
— Вот именно это меня и удивляет...
— Выражайтесь яснее, мой дорогой Верон, — колдун улыбнулся, заложил руки за спину, подошел к окну и прищурился, вглядываясь в марширующий на крепостной стене отряд солдат.
— Шахматы — игра аристократов времен Империи. С приходом к власти Травалов она была забыта...
— Как видите, я ее до сих пор помню. А вы?
— И я... помню.
Эрланд подошел к бюро, стоявшему в самом углу комнаты, и снял крышку, обнаружив расставленные на шахматной доске готовые к игре фигуры.
— Вы поможете мне поднести столик к свету?