— Да ладно тебе, Чак. Если не сработает мой второй вариант, тогда возьмемся за твой. Значит, я невезучий, удача от меня отвернулась и я буду помогать тебе.
— Нет, Билли, все это надо было сделать по-другому. Не так.
— А как?
— Видишь ли, Билли, мы можем получить у этой Стефани Харпер денег куда больше за то, что не станем ее убивать.
— Ты уверен, она заплатила бы?
— Не знаю, но поговорить с ней, я думаю, можно было бы.
— Да? Мы могли с нее получить деньги, а могли и загреметь в тюрьму.
— Возможно, она ценит свою жизнь, а возможно, что не пойдет на это.
— Слушай, хорошо, — Билли прямо-таки забегал по номеру, — допустим, она нам заплатит. А как ты разберешься с этим Леонардом Смайлзом? Ты представляешь, что он сделает с тобой?
— Представляю. Но мы сдадим его, пусть с ним разбирается полиция.
— Чак, мы сдадим Смайлза в полицию? Разве мы с тобой добропорядочные подданные? У нас нет ни одного закононарушения? Ни одного старого грешка за нами не числится в полицейском компьютере?
— Послушай, Билли, что ты волнуешься? Тебя я сдавать не собираюсь.
— А кто, Чак, знает, — в голосе Билли появилась дрожь, — но нас с тобой видели вместе в Редбридже, во Фрипорте — везде.
— В общем-то ты рассуждаешь правильно. Есть опасность, что нас могут подстрелить люди Леонарда Смайлза.
— Чак, а ты думаешь, он действует один и ни с кем не связан?
— Да нет. Он, конечно, связан и связан с крутыми ребятами.
— Вот-вот, — засуетился Билли, — с такими крутыми, что мы себе даже и не представляем. И эти ребята разберутся с нами без особого труда. Они перестреляют нас как глупых кроликов.
— Ну конечно, хотя ты, Билли, тоже неплохо стреляешь.
— Да что я, при чем здесь то, хорошо я стреляю или плохо? Они угробят нас. Да ты себя, Чак… Я не очень волнуюсь, я переживаю, что ухлопают твою дочь и жену. Вот это они сделают наверняка, я таких ребят знаю. Они задумываться не будут: возьмут твою дочь, жену, поставят к стенке и укокошат. Хорошо, если их просто застрелят, но я думаю, они еще поиздеваются. За этим Леонардом Смайлзом стоят, скорее всего, такие мерзавцы, о которых даже мы с тобой не подозреваем. Я думаю, у них там целая банда.
— Банда? Тогда зачем они наняли меня?
— Тебя? Тебя они наняли потому, что ты дешевый профессионал, дешевый, понимаешь? Потому что тебе очень были нужны деньги.
— Да нет, мне кажется, что ты драматизируешь, Билли, а на самом деле все куда сложнее.
— Какая мне разница, сложнее оно или проще? Я уверен, что они пристрелят тебя, потом пристрелят меня, а то, что разберутся с твоей семьей — так это точно.
— Ладно, Билли, успокойся, ты начинаешь рассказывать какие-то страшные вещи.
— Пока я рассказываю — это еще ничего, хуже, если они начнут делать свое дело. Да и какой ты тогда профессионал, Чак, если так легко перепродаешься другому клиенту? Об этом же все узнают и никто никогда не наймет ни тебя, ни меня.
— Билли, хватит, я хочу спать. Открутил гайки — открутил. Бог с ним, как оно будет, так и будет. Но мне кажется, что сделал ты это зря.
— Да ну, Чак, не зря. Я же тебе говорю, надоело мотаться по этому побережью, надоела эта гостиница, надоел этот номер, эти гнусные девицы. Я хочу в Сидней, хочу в бар, хочу, чтобы у меня было много денег.
— Да что ты зарядил — денег, денег… Возьми все деньги и можешь их истратить. Я тебе их все отдам, Билли. Ты слышишь меня?
— Да я не хочу тебя слышать, — закричал Билли, — я открутил гайки и думаю, все будет прекрасно, а завтра к этому отелю подвезут два трупа. А тогда мы сможем быстро собрать вещички, загрузиться в нашу машину и помчаться на всей скорости к Сиднею. А там этот гнусный Леонард Смайлз отдаст деньги и все будет в полном порядке. А ты, если такой умный, можешь сказать Леонарду Смайлзу все, что о нем думаешь. Но только потом. Меня это уже касаться не будет, я свое дело сделал.
— Да, Билли, сделал. Ты уже второй раз делаешь дело, но из этого ничего не получается.
— Клянусь тебе, Чак, если не получится и на этот раз, то я буду только подчиняться твоим приказаниям, сам не буду проявлять ни малейшей инициативы. А теперь я хочу помыться. Знаешь, эта Луиза, хоть она и ничего, все-таки какая-то липкая. Она так терлась о меня своим животом, что меня прямо начало мутить и выворачивать.
— И что? Ты блеванул?
— Да что ты, Чак, ты видел когда-нибудь, чтобы Билли блевал?
— Нет, не видел, но думаю, в твоей жизни случалось и такое.
— Конечно, случалось. Но это было в тюрьме, когда меня отравили какой-то гнусной бараниной. И последнее, Чак, что я хочу тебе сказать: если ты даже сдашь Леонарда Смайлза, то ты ничего никому не сможешь доказать. Ведь у тебя нет ни расписок, ни каких-либо магнитофонных записей, никаких фотографий, а я, как сам понимаешь, свидетелем в этом деле быть не могу.
— Действительно, ничего этого у меня нет.
— Ну так вот, о чем же тогда разговор?
— Билли, но у меня есть револьвер, у меня есть голова и есть кулаки.
— Да засунь ты свой револьвер и свои кулаки знаешь куда?
— Да ладно, черт с ним, с Леонардом Смайлзом… Я не хочу думать про этого мерзавца.