Прощай и будь любима

Искрит Медведица, как стрелка часовая,В полярном небе том, где звездный циферблат,Часы ночные ходят, тайны раскрывая…

Слушатели млели, требовали еще:

– Давай, пиши! Про нашу житуху!

Тюрьма есть мир потусторонний,То ад еще живых людей,Могила жизни, преисподняя,Где люди в образе зверей.

По ночам думал об Оксане: какая была встреча! Где ж все это теперь? Почему не написала, почему не разыскивает его? Значит, сердце холодное?.. Ее показания – его спасение. Только от нее – ни слова. Найти ее, но как? Если бы она приехала в Тверь, нашла дом…

Что будет с ним? Прибалт, почти немец, отчасти барон, человек везучий, выносливый – научил отец! – да неужели он погибнет? Ни за что! Стихотворные строчки прыгали в голове, надо было лишь запоминать: «В конуре с закрытой дверью как прикованный сижу…» «Беда и счастье ходят рядом, чуть зазевался – и тюрьма…» «Амнистия – рыбка златая, кому же она угодит?» И он писал свои корявые стихи всем сокамерникам. «Витек, напиши моему отцу». Первые строки уже вырывались, тут же, экспромтом: «Отец, я жил неосторожно, твоим советам не внимал, привык считать, что все возможно, и часто многим рисковал…»

Однажды ночью его пронзила мысль: что, если написать Тине? У нее мог сохраниться адрес Оксаны, тогда, на вокзале, она, кажется, записывала. Написал ей на Басманную несколько строк, мол, попал в неприятную историю, без Оксаны не выпутаться. И стал ждать ответа.

В камере был старик, тихий, верующий, забитый, совсем потерявший свое «я». Его унижали, им помыкали как хотели, а он все молился. Один восточный человек с масляными глазами подговорил братву: завязать старику глаза и руки, а вместо иконы сунуть ведро помойное. Увидав это, Райнер пришел в такую ярость, так рассвирепел, что размахался руками-ногами по уже испытанному способу и разбросал всех по углам. Не вовремя вошел охранник – и тому тоже досталось…

На другой день вышел приказ: перевести Райнера. Его увезли, а вернули только через две недели и в неузнаваемом виде: с двумя переломанными ребрами, напичканного таблетками, молчаливого…

Возвращение к жизни происходило медленно. А выздоровев, он стал опять изнывать от безделья. Опять раздражали теснота, шум, гам, клопы, сизый дым (папирос он не терпел) – словом, вся эта душегубка… Уже не спасал и вид из окна. Ни от Оксаны, ни от Тины – ни словечка, будущее стало казаться беспросветным.

Баланда без жира, без мяса, постылая каша, пятнадцать граммов сахара и клеклый хлеб… А еще грохот шашек, домино, карточные безумства.

Только не таков был Виктор, чтобы окончательно пасть духом. Он нашел выход: решил выпускать стенгазету! Что влечет его – то всем полезно! В нем, как в отце, дремал педагог, а через стенгазету можно учить «ребятишек» уму-разуму. И бросился оформлять, рисовать, писать стихи:

Есть сказочный мир, называемый волей.Я в нем наяву много лет пребывал.Владел его чудною светлою долей,Ее в меру сил своих я украшал…

Сдружился Виктор с проводником-железнодорожником, мудрецом и шутником. Рассердится Виктор на «куряк», а старик утешает:

– Ты не думай, они не такие уж злодеи… Если их помыть… в хлорке, да бабу толковую рядом – не будет цены…

Чихнешь – а он с поздравленьем:

– Дай Бог тебе сто рубликов на мелкие расходы!

…Между тем наступила весна, снова прогалины синего фарфора показались в небе. Солнце рдело за черной решеткой. И вдруг Райнеру подали конверт! Он отпрянул, вскочил, схватил письмо. Неужели? Господи, неужели Оксана разыскала его?.. Разорвал конверт – там был листик, исписанный почерком Тины. Он аж задохнулся: эта девушка всегда восхищала его деловитостью. Она что-нибудь придумает! И точно! Валентина писала, что отправила письмо в Ленинград: адрес Оксаны у нее сохранился, та сейчас на практике, но как вернется – ей передадут, и она даст о себе знать. Тина сообщала, что выходит замуж, что счастлива, что хотела бы пригласить и его на свадьбу… «Виктор, не падай духом! – писала. – Я не знаю, что с тобой случилось, но уверена: ты ни в чем не виноват, и все кончится хорошо». Ай да Левашова, ай да хороший человек! Он уже хотел скомкать бумажку и вдруг разглядел внизу приписку: мол, у их директора прежде была фамилия Райнер – так не твой ли это родственник? Если хочешь, я узнаю его телефон…

И Виктор закричал не своим голосом. Он уже точно знал: его дядя, отказавшийся когда-то от брата, он!

И поплыла череда удач: в Ленинграде появилась Оксана, нашла письмо Тины, бросилась в Тверь – и дала свидетельские показания. Дело сдвинулось, и все заиграло. Дядя тоже взялся за племянника и, пользуясь высоким положением, добился снятия дурацкого обвинения в порнографии.