Прощай, Россия!

В ту ночь, – как явствует из воспоминаний разных свидетелей, – шестерка много пила. И конечно не воду. Бориса Ельцина вынесли из зала его охранники, да и не ему одному пришлось прибегнуть к помощи приближенных, чтобы покинуть помещение, где происходила историческая встреча. И все же Ельцин торжествовал: подписанием этого документа он уничтожил человека, которого считал своим главным политическим противником. Михаила Горбачева. Очевидно, для него не было ничего важнее этого. Теперь уже с уверенностью можно сказать, что он кроме этого результата ничего не видел.

По случаю пятой годовщины со дня подписания договора Шушкевич в интервью российскому еженедельнику «Огонек»26 сказал, что во всем виноват Горбачев:

«Там не было наивных. Было ясно, что Борису Николаевичу больше всего мешает Горбачев». Шушкевич, как и некоторые другие, например Егор Гайдар, участвовавший в подготовке документа, задним числом признал, что тогда он «не ощутил величия момента». Что еще можно сказать о главе государства, принимавшем историческое решение такой важности? Нет смысла искать в этих воспоминаниях другие, более возвышенные мотивы, раздумья о судьбах народов и государств. Шушкевич не идет дальше жалких рассуждений, касающихся отдельных личностей, словно речь идет о выяснении отношений между забулдыгами в темном переулке какого-нибудь захолустного городка. Вячеслав Кебич тоже не лучше:«Мы были возмущены – говорил он, – поведением Горбачева и готовы были черт знает что подписать, лишь бы только от него избавиться».

В этих словах явно ощущается неловкость, намек на этакое чувство вины, попытка самооправдания. А вот Леонид Кравчук постоянно повторяет, что он нисколько не сожалеет о своем вкладе в дело разрушения СССР. «Таким образом, – говорит он, – Украина покончила с трехсотлетним господством России». Никто не объяснил ему, что сама Россия берет свое начало от Киева. Что для Киева освободиться от Москвы все равно что лишиться не просто ребра, а много большего; для Москвы же освобождение от Киева равносильно потери огромного куска своей истории. Впрочем, при такой аргументации и Италия не выжила бы:

Папское государство могло бы потребовать независимости, Австрия захотела бы вернуть себе Ломбардию, Бурбоны – Королевство обеих Сицилий; да и индейцы могли бы заявить о своем праве на Америку.

Но три славянских лидера, принявших свое решение (в скобках заметим – не имея никаких полномочий на это от своих парламентов), прекрасно знали, что они идут против чувств большинства собственных народов. Спустя пять лет сам еще не вполне выздоровевший Ельцин почувствовал необходимость оправдать свои действия. «К декабрю 1991 года, – сказал он в интервью газете „Труд», – распад бывшего Союза принял обвальный характер. Это было очень опасно. Как ни тяжело признать, но Союз изжил себя. Пришлось спасать то, что еще можно было спасти. Было создано Содружество Независимых Государств – суверенных, равноправных стран. Каждая взяла на себя ответственность за свои дела. Тогда идея СНГ оказалась единственной, на основе которой удалось прийти к согласию бывших республик. За исключением Прибалтики. Повторяю, пять лет назад никто не предложил другой модели нашего взаимодействия»27

.

Ельцин оправдывается, защищается. Но в попытке сделать это он вынужден грубо фальсифицировать историю. Мы потом еще вернемся к его– описанию агонизирующего Союза и совокупных причин этой очевидной агонии. Вернемся и к весьма странному утверждению (обнаруживающему безграничное чувство вины), будто «никто не предложил другой модели». Поражает «забывчивость» протагониста этого коллапса. Потому что мы знаем, что президенты России, Украины и Белоруссии, собравшись 8 декабря в резиденции «Вискули» под Брестом, еще не помышляли о каком-то Сообществе Независимых Государств. Может быть, под глубоким впечатлением от Солженицына, авторы этого трюка (мы уже знаем, что идея исходила от «команды» Ельцина) делали ставку на создание сугубо славянского сообщества, состоящего только из России, Украины и Белоруссии. От остальных 12 республик они хотели как можно скорее отделаться, как от ненужных и обременительных придатков, этакого, по словам Александра Солженицына, «подбрюшья».

«План» – похоже, Ельцин забыл о столь неудобной части сюжета, – просуществовал всего недели две. Уже одно это достаточно убедительно говорит об истинных намерениях троих мужчин, подписавшихся под документом. Лишь в руководстве столицы Казахстана, в Алма-Ате, 21 декабря того же года была предпринята мучительная попытка восстановить права еще восьми республик. Возможность предотвратить отделение трех балтийских государств – Эстонии, Латвии и Литвы – была окончательно утрачена. Грузия, – которая в ходе национальных выборов торжественно и гордо высказалась за диктатуру Звиада Гамсахурдиа, поспешила учинить расправу над Южной Осетией и потопить в крови попытки Абхазии добиться независимости, – не присоединилась к алма-атинскому компромиссу.