Прощай, Золотой лев!

В конце концов техасцев поймали и отдали под суд. Мне пришлось пойти в суд: я был свидетелем. И Марку тоже. Поначалу он не спускал с меня глаз, видимо, не мог забыть, как я слетел с катушек у Чарли в баре, еще до того, как появилась полиция. Марку было не о чем беспокоиться: я прошел через весь процесс спокойным, собранным, онемевшим и пустым. Я словно диктофон проигрывал что-то записанное раньше и не имевшее ко мне отношения. Процесс закончился быстрее, чем я рассчитывал, видимо, потому что у техасцев не было адвоката,  – их приговорили к пожизненному заключению. Я не почувствовал ни мстительной радости, ничего такого. Мне правда было всё равно, накажут их или нет. Чарли был мертв, этого было не изменить.

Я пытался понять, почему же это так меня потрясло. Я знал, что люди, бывает, умирают, хотя до сих пор не могу себе представить, что и я когда-нибудь умру. Мой отец умер, так что я знал, что и близкие люди тоже умирают, точно так же, как незнакомцы. Наверное, я просто не мог вообразить этого: вот ты стоишь живой, разговариваешь, думаешь, живешь, ты просто есть, а потом раз – и тебя нет. Это меня по-настоящему беспокоило. Насильственная смерть – это не то же самое, что любая другая: в аварии, от болезни или от старости. Это просто не то же самое.

Той зимой мы с Марком благодаря участию в процессе стали местными знаменитостями. Вобы приглашали нас на вечеринки, в школе на нас пялились, и даже учителя стали обращаться с нами иначе. Я просто терпел, а вот Марку это, похоже, даже нравилось. Но и он тоже грустил из-за смерти Чарли, так что когда люди лезли к нему с расспросами, он затыкал их.

Мы с Марком теперь часто приходили к бару, садились на тротуар напротив и смотрели на окна, заколоченные досками. Просто сидели и молча смотрели. Странно, что мы часто вообще не думаем о людях, пока они не умрут. Или не уйдут.

Маме после больницы месяц надо было лежать, так что с деньгами у нас было совсем плохо. Я стал задумываться о том, что сказал Чарли, когда я спросил его, не найдется ли работы для меня. Я решил, что мне нужно постричься, постирать одежду и мощно изменить подход к делу. Я уже говорил вам, что мне не нравится, когда мной командуют, и из-за этого у людей часто складывается впечатление, что я строю из себя крутого. Надо признать, я за словом в карман не полезу. А кто возьмет на работу такого умника, который ведет себя так, как будто всё знает лучше всех?

– Даже если ты всё знаешь лучше всех,  – сказал мне Марк как-то вечером, сидя рядом на крыльце,  – необязательно всем об этом рассказывать.

– Отличная мысль,  – усмехнулся я.

В последнее время у нас с Марком наладилось, он больше не пытался сделать так, чтобы мы всегда были вместе, как в старые времена. Теперь я знаю, что ему это давалось нелегко. Я отделился от Марка довольно легко: я думал только о Кэти. А вот Марк был один. Я не знал, как он проводит время, когда я с Кэти, и не подумал поинтересоваться.

– Уж если ты собрался постричься и погладить рубашку – значит, дело и правда серьезное. Плохи наши дела, да, Брайон?

– Ага. А тебя отсутствие еды не напрягает?

– Я ж не жру столько, сколько некоторые. Скоро начну приносить деньги в дом. Погоди немного и увидишь, я не вечно буду нахлебником.

Впервые за все эти годы Марк упомянул, что зависит от нас. Я быстро взглянул на него. Мне хотелось сказать: «Что еще за „нахлебник“? Мы любим тебя, мы хотим, чтобы ты с нами жил, и потом, Марк, ты мой брат, и у тебя те же права, что и у меня». Но вместо этого я сказал: «Не будь придурком». Теперь мне жаль, что я не сказал ему, как много он значил для нас с мамой, как он сделал нашу семью более похожей на семью. Но я никогда не умел говорить такие вещи, говорить людям, что я люблю их, если только не считать глупых девчонок, на которых мне было плевать. Так что я просто двинул его по плечу. Он улыбнулся, но с отсутствующим видом, явно думая о чем-то другом.

Тем вечером я поехал кататься с Кэти. Я хотел рассказать ей о своем новом плане по поиску работы, но не успел я начать, как она вдруг сказала:

– Мне кажется, Эмэндэмс курит марихуану.

Голос у нее был обеспокоенный. Я был сбит с толку.

– И что?

Она недоверчиво посмотрела на меня.

– И что? А ты курил когда-нибудь?

– Ага,  – сказал я.  – А ты нет?

– Нет!

– Да ничего особенного в этом нет, я уж лучше пива выпью. Я думаю, многие ребята тащатся от травы просто потому, что это противозаконно и вроде как должно быть круто. Я лично не против, но это уж точно не стоит пяти лет в тюрьме.

– Ты не будешь больше курить?

Это был вопрос, а не приказ, так что я ответил:

– Я же сказал, мне она не особо.

Кэти всё равно выглядела обеспокоенной.

– Но тебе понравилось? Тебе захотелось попробовать что-то посильней?

– Типа кислоты? Не-а, не сказал бы. Но, может, на кого-то она так действует, по крайней мере, так в журналах пишут.

Кэти со вздохом откинулась на спинку.

– Но с тобой, Брайон, всё иначе. Ты достаточно умный, чтобы получать удовольствие без помощи веществ.

Я ничего не сказал: отвергать комплименты не в моих правилах. Она продолжала: