Прощание из ниоткуда. Книга 1: Памятное вино греха

— А очень просто, не стану править и все, потому что имеется в литературе такое понятие «образность», о котором вам еще пока неизвестно.

По быстрой смене расцветки на редакторском лице Влад удовлетворенно следил, как растерянность в нем сменялась недоумением, которое тут же переходило в откровенное бешенство.

— Слушай сюда, дитя, — едва тот заговорил, как на Влада пахнуло густым духом воровского барака, свирепой матерностью «толковищ» и «правилок»[41], — таких, как ты, я глотаю вместе с пуговицами. Иди, пиши «по собственному желанию», пока я добрый.

— Пошел ты…

Теперь Влад знал, с кем имеет дело и поэтому в словах не стеснялся. К тому же, семейная жизнь его не складывалась, держась в последние дни лишь на инерции и привычке. В Краснодаре Владу давно обещали договор под книжку стихов, который светил ему со дня на день. «Была — не была! — махнул он на все рукой. — Двину!»

Влад рассчитался с редакцией в течение часа, так и не услышав обещанную Гержодом редакторскую байку о Ворошилове. В Краснодар!

8

Борис Есьман славился в городе счастливым умением встречать первым человека, получающего аванс. Влад столкнулся с ним сразу же по выходе из книгоиздательства, словно тот стоял здесь и ждал его заранее.

— Ба, — затрясся в беззвучном смешке горбун, — кого я вижу! С чем поздравить?

— Получил.

— Не спрашиваю сколько, спрашиваю, куда пойдем?

— Что ты предлагаешь?

— У меня есть одна кинжальная мысль. — Есьман задумчиво почесал в затылке. — Сегодня в «Кубани» наш прозаический зубр Адриан Руммер обмывает «сигнал» второго издания романа «Море». Там будет вся наша, так сказать, элита, пора бы тебе со всеми перезнакомиться.

— Веди. — Он быстро привыкал к своему положению, а потому излишнего восторга проявлять не рвался. — Посмотрим эту вашу элиту…

Пир они застали в самом разгаре. Посреди сдвинутых столов и доброго десятка сотрапезников восседал массивный дядя, седая грива над высоким, в резких морщинах лбом, с васильковыми в хмельном дыму глазами, громогласно вещая на весь зал:

— Жизнь, братцы, пройти — не поле перейти, сколько, как говорится, попито, поедено и похоже-но тоже, с подтянутым до последней дырочки ремешком. Помню, заявился я с Каспия к Горькому, Алексею Максимовичу, с котомкой и в каких-то опорках…

Пристраиваясь к компании, Есьман озорно подмигнул Владу смеющимся оком:

— Терпи, брат, это он теперь надолго.

По ленивой снисходительности окружающих было видно, что историю эту слышали здесь множество раз и что она — эта история — порядком всем надоела, но положение обязывало и гости, словно отбывая какую-то традиционную повинность, изображали на своих лицах подобие заинтересованности, в напряженном ожидании очередного тоста. Экскурс хозяина стола в прошлое затянулся, народ поскучнел, и, чтобы спасти готовую распасться попойку, Есьман, воспользовавшись мгновенной паузой, прервал его излияния:

— Минуточку, Адриан, важное сообщение! — Он положил руку на плечо Влада. — Среди нас находится наш новый товарищ, поэт Самсонов, о котором, надеюсь, вы уже наслышаны. И, сами понимаете, первый аванс…

Энтузиазм, подогреваемый возможностью наконец-то возвратиться к основному занятию — выпивке, — не поддавался описанию. Надо думать, что в эту минуту живого Пушкина здесь встретили бы с куда меньшим воодушевлением. Тут же было налито и выпито за молодое дарование, новое светило на небосклоне кубанской поэзии. Тосты следовали один за другим, каждый старался добросовестно отработать свое участие в доле его аванса.

Сосед Влада справа, сухощавый, с мелкими, но выразительными чертами парень, потухшая папироса в мокрых губах, еле ворочая языком, бубнил ему на ухо:

— Я — Завалов!.. Завалова знаешь?.. Завалова все знают, не было еще такого актера на земле и не будет… Понял? Брось ты их всех к чёртовой матери, пойдем в наше общежитие, такие девочки есть, что обалдеть можно… Пошли, а? Устроим игры на лужайке, «тяни-толкай» и все такое прочее… Не пожалеешь… Я — Завалов, Георгий Завалов! Понял?

Как ни странно, но это случайное их знакомство не прерывалось потом все последующие двадцать лет. Спиваясь и опускаясь все ниже и ниже, бывший первый любовник театрального Юга заваливался к нему в Москве с ежегодной актерской биржи в августе, неизменно пьяный и в сопровождении новой жены. Он был бескорыстен, этот Жора, во всем — в неверности и постоянной лжи, в долгах и обмане, в маниакальном самомнении и полной необязательности. Богата земля российская этой пустой, но трогательной породой!

В хмельном парении, заключенный в замкнутую сферу застольного гвалта, Влад увидел ее уже в тот момент, когда она по-хозяйски расчищала себе место между ним и актером. Вместе с ней к столу протискивался и ее спутник, рослый франт с врожденным высокомерием на уверенном лице. Вторжение новых гостей было встречено всеобщими рукоплесканиями:

— Ляля!

— Штрафную им!

— По маленькой, по маленькой, чем поят лошадей!

— Эх, Ляля, — суммировал коллективный восторг хозяин стола, глядя на нее замаслившимся взором, — был бы я помоложе!