Прощание с кошмаром

— Чудесная вещь. В ней чувствуется скрытая сила. Ведь это амулет, да? Против кого его употребляли? Злых духов, демонов? Странные жестокие языческие боги Востока… Знаешь, я тут вычитал у Либания любопытнейшую мысль. Он считал, что «жестокость не присуща людям от рождения. Это вынужденная мера: люди просто страшатся перемен в жизни и стараются избежать их любой ценой».

— Какой подарок, Феликс? — повторил Белогуров. Господи, я же поклялся жизнью своей, счастьем своим — никогда больше…

— Знаешь, я читал — существуют белые тсантсы. Редчайшие из редких. Из головы европейцев: миссионеров, моряков, искателей жемчуга, просто бродяг…

— Но это же…

— За такую, если только она попадет ко мне, я заплачу полмиллиона.

Либаний — греческий писатель и ритор V века н.э. — Но это невозможно… Невозможно это!! Я.., я не знаю даже, как уведомить о таком заказе Табаяки, это же…

— Я повторяю, Иван: меня абсолютно не интересует возраст изделия. Мне все равно, когда ее изготовили. — Феликс тронул Белогурова за руку, и тот едва не отдернул ее. — Это не суть важно.

И Белогуров наткнулся на его взгляд: умные блестящие голубые глаза под воспаленными красными веками без ресниц. Всезнающие глаза старика, а не двадцатишестилетнего мальчишки-извращенца.

— Я не знаю, я не могу, не могу этого, Феликс, я… Михайленко снова молча подъехал к сейфу.

— Я уезжаю надолго. А у тебя будут расходы: намекни Табаяки, что если белой тсантсы нет — ее ведь можно.., изготовить по специальному заказу… — Он извлек из сейфа еще один сверток в газете. — Здесь двести тысяч задатка. Остальное получишь, когда вещь будет у меня. Ну же, бери! Мне трудно и держать, и закрывать!

Это было сказано так просто, так по-детски капризно, что Белогуров.., подскочил и взял сверток с деньгами. В голове его все перемешалось.

— У меня только одно условие, — продолжил Михайленко.

— Какое? — Белогуров больше не узнавал своего голоса.

— Эта белая тсантса должна быть блондином. Так и сообщи своему Табаяки.

Что-то было в этой последней фразе такое… Однако Белогуров гнал от себя эту мысль — догадался не догадался. У него больше не было сил бороться, противостоять (чему, Господи!). Внутри снова росла, пухла, пучилась, заполняя собой все, Вата — и не оставляла уже места ни мыслям, ни страху в сердце, ни воле в душе — ничему.

Белогуров пришел в себя уже за рулем, когда Петр закрывал за ним ворота. Рядом на переднем сиденье лежал щегольской кожаный портфель. А в нем деньги. Белогуров почувствовал, как по его щекам катятся слезы — жалкий пьянчуга, это пьяные слезы, хотя ты и не пил сегодня еще ни капли… Но еще не вечер, как говорится. И бар дома в Гранатовом забит до отказа.

Белогуров нажал на педаль газа. А хорошо бы и вправду попасть в аварию (как он врал некогда Якину). Расплющиться бы в лепешку о тот бензовоз, что дымит выхлопной трубой впереди и… Пошли они все, ублюдки, которых я ненавижу, ненави…

А дома Егор Дивиторский, словно стервятник, уже караулил его. Они заперлись в кабинете. Егор вывалил на стол из портфеля лачки «зеленых», лихорадочно начал пересчитывать и.., недоуменно уставился на компаньона.

Белогуров суетливо шарил по ящикам стола — где-то тут была у него бутылка коньяка. Проклятие, нет. Надо переться в гостиную, в бар… Он встретился взглядом с Дивиторским. У него был еще шанс, он чувствовал: последний дарованный ему шанс — не говорить Егору, за что Феликс уплатил им эти новые двести кусков. Запихнуть их обратно в портфель, вернуться в тот дом под медной крышей и… Господи, я же поклялся — больше никогда!

Клятвы наши… Что они стоят? Егор слушал, а Белогуров говорил, говорил — уже не мог остановиться. Егор слушал. И по лицу его пробегали тени. За окном кабинета, закрытым решетчатыми ставнями, рос тополь — единственный уцелевший в Гранатовом переулке после урагана. Это он сейчас шумел листвой, волнуясь под летним ветром, сея тени, солнечные пятна и снова тени…

Они долго молчали. Потом Белогуров спросил:

— А кого это принесло сюда, когда я отъехал? Ты их застал?

— Клиенты, — Егор думал о чем-то сосредоточенно и напряженно. — Так, парочка молодых идиотов. Из «новых» вроде. Сами не знают, чего хотят. Насчет их платежеспособности я тоже сомневаюсь. Но вроде положили глаз на тот альбом Григорьева с парижскими рисунками, что у нас в «особой картотеке». Обещали, если надумают, позвонить. Пари держу — и след их давно уж простыл. Парень какой-то, по-моему, безмозглый вышибала — просто перед девчонкой или новобрачной своей выпендривался: мол, глянь, дорогуша, какой я богатый и стильный. А уехали — и финита. Это не настоящие клиенты, просто трепачи. Я это сразу усек. Да теперь уж все равно, а?.. Ты куда это?

— Мне надо выпить, — Белогуров (он не слушал «про клиентов») поднялся, — Лекс где?

— Они с Женькой телевизор смотрят. Там фильм старый с Софи Лорен, — Егор тоже поднялся, — Ты когда Салтычихе насчет наших новых условий позвонишь? Сейчас или завтра?

— А я ему должен сам позвонить?

— Ты разве забыл, о чем мы с тобой сегодня утром говорили?