Прощание с кошмаром

— Катя, а ты веришь в… Нет, я не то точу спросить — как ты относишься к утверждению о том, что, мол, всем за все когда-нибудь все равно воздастся, даже если здесь… — Колосов вздохнул. — Нет, опять не то, путаница какая-то у меня, да? Я тут с попом одним на днях встречался. Настоятель церкви в Стаханове — мы туда иконы возвращали. Занятный парень этот поп. Наш ровесник, а вроде верит.

— Во что верит? — спросила Катя.

— Да не знаю. В суд некий высший, что ли… В воздаяние. Что, мол, рано или поздно все свое все равно получат. И мы и они.

— Кто? — снова спросила Катя, хотя знала ответ. Колосов понял, что она знает.

— Тогда по его, по-церковному, получается, — продолжал он, — что даже если мы их не найдем, то все равно рано или поздно… — Он сжал кулак. — Но тогда получается, что.., вроде бы и не нужно искать? Все равно ведь — получат и…

— Твой вывод неверен.

— Да я знаю, что неверен.

— Я ничего не могу ответить тебе про этот высший суд. Если честно, я не задумывалась над этим. И от тебя тем более я такого вопроса не ожидала, потому что… — Катя запнулась на секунду. — Ты, кажется, становишься мистиком, как Мещерский. Тот тоже верит, но не в воздаяние, а в некое предопределение, что ли… Только объясняет он его особенностями времени, в котором мы живем, — конец века и тысячелетия. Он считает, что мы мало задумываемся, мало размышляем над этим важнейшим событием будущего…

— Человек, Катерина Сергеевна, убивал себе подобных не только в конце второго тысячелетия, но и в его начале. И в начале первого, и пятого, и десятого.

— Сережка считает, что сейчас все особенно обострено.

— Что обострено? Катя неопределенно пожала плечами.

— Все. В нас — внутри и вовне. Жизнь. Все ее противоречия, все ее единство. Но я не умею на такие темы говорить. Очень туманно… Никита, так значит.., это дело так и не раскроют? Ты считаешь, что — все? Все напрасно?

— Я тебе так сказал?

— Нет. Но я так тебя поняла.

— Ты всегда понимаешь с полунамека. — Колосов криво усмехнулся.

— Так да или нет?

— Я не знаю, Катя.

Колосов облокотился на стол. Взгляд его скользил по лицу Кати.

— Хочешь кофе с коньяком?

Катя хотела сказать ему нечто вроде, «что так нельзя, надо надеяться, сам же твердил — самое последнее дело опускать руки, когда что-то не ладится, нужно терпеливо проверять все версии и…». Но тут ей вдруг пришло в голову: Никита ни разу еще не обмолвился ей ни об одной из выдвинутых по этому проклятому делу версий. Почему? Не потому ли, что их у него либо еще, либо уже нет?

— Не хочу я твоего кофе, — только и ответила она. И с чисто женской логикой добавила:

— И вообще, мне это твое похоронное настроение не нравится.

Колосов выпрямился.

— Итак, даю официальный комментарий для прессы. Ну-ка, раскрывайте свой блокнотик и включите диктофончик, диктофончик, пожалуйста, поближе. Итак, нами принимаются все меры оперативно-розыскного характера для скорейшего задержания преступников. Проводится целый комплекс мероприятий, о деталях которых я не буду распространяться, дабы не повредить интересам следствия. Но спешу заверить, что убийцы в самое ближайшее время предстанут перед судом.

Катя вздохнула — мужчины! Похожи становятся на ежа, если их гладишь против шерсти. Или у ежей нет шерсти? Одни иглы-колючки?

— Возьми с полки пирожок за свои поисковые мероприятия, — она поднялась и шагнула к двери.

— Обиделась, да? — Никита тоже встал.

— Ты по-дурацки себя ведешь. И для такой грозной фигуры, как начальник отдела убийств, — Катя фыркнула, — это даже несолидно.

— Ты с Сережкой об этом деле говорила? Она удивленно обернулась с порога.

— Да. А что?

— И что он.., что он думает по этому поводу? — Никита указал глазами на стул, словно предлагая продолжить эту странную беседу.

— Он по моей просьбе посмотрел копии заключений судебно-медицинской экспертизы. — Катя коротко рассказала о том, на что Мещерский там обратил внимание. — А сейчас он вообще пропал, не звонит. По вечерам после работы в Ленинке сидит, в своей институтской библиотеке — у него пропуск в родную его Лумумбу сохранился. Что-то читает, выискивает. Но со мной пока ничем не делится. Хочешь, сам с ним об этом поговори.

Никита кивнул рассеянно. В его глазах снова появилось отсутствующее выражение.

Сейчас, вспоминая весь этот их вчерашний разговор, Катя одновременно и опечалилась, и разозлилась. Раз уж в зорком, все видящем и все замечающем взгляде нашего Гениального Сыщика мелькает это самое «ах оставьте вы все меня в покое», — хорошего не жди. Она провела ладонью по холодному влажному стеклу. Господи, но неужели это дело действительно так и не раскроют? Четыре человека погибли такой страшной смертью (а кто сказал, что жертв именно столько; а не больше? Ведь это пока только четыре трупа найдено, а остальные, возможно…), а их убийцы до сих пор на свободе. Господи, как же ты такое допускаешь? Ну что тебе стоит, ты же всемогущий! Помоги Никите, помоги им всем. Сам же говорил: уныние — великий грех, и отчаяние тоже; А у Никиты вон уже руки опускаются. И.., я тоже уже почта не надеюсь наудачу. Господи, ну что тебе стоит? Сделай же что-нибудь!