Прощание с кошмаром

— Мне нужно выпить, — упрямо повторил Белогуров, отстранил Дивиторского и направился в гостиную, где работал телевизор.

Леке уже успела перекочевать на кухню — фильм только что закончился. Женька, позевывая, переключал кнопки пульта. Попал на шестой канал, где как раз передавали сводку криминальных происшествий по Москве. На экране мелькали какие-то люди, милицейские машины. Белогуров открыл бар, достал бутылку, потянулся за бокалом и.., замер.

С экрана диктор рассказывал об убийстве, происшедшем ночью в районе станции метро «Выхино». Неподалеку была обнаружена машина «Форд». А в ней изрещеченный автоматной очередью… Белогуров не отрываясь смотрел на убитого, которого камера сняла крупным планом. Сзади подошел Егор — Белогуров слышал его дыхание.

Одна из пуль попала сидящему в «Форде» в горло. Грудь — белый щегольской свитер — была залита кровью. Человек все еще судорожно цеплялся за грудь одной рукой. Камера наехала ближе и… Эти черные, залакированные гелем волосы, стильные косые височки «под Бандераса», эта бархатная родинка — мушка на щеке… Лицо, хоть и искаженное судорогой боли, было узнаваемо.

— Шурка… Пришелец… — Егор стремительно наклонился к телевизору. Но на экране уже сменился кадр. Снова замелькали милицейские машины, люди в форме. — Это же.., это Марсиянов… — Он произнес это так жалко, так растерянно…

И тут зазвонил телефон. Белогуров секунду колебался, как поступить — хлопнуть залпом коньяк или же сначала взять трубку. Наконец взял. Не слыша голоса, он почему-то сразу догадался, кто это звонил.

Егор, впрочем, догадался тоже. Слушал односложные покорные ответы Белогурова: «Да, да, дядя Вась, конечно», «я понимаю», «жаль», «все помню — исполню», «когда и куда подъехать — подвезти?»

Дивиторский (куда только делась его злость, его решимость, его жадность, наконец, он и сам теперь не знал) смотрел на погасший экран (насторожившийся Чучельник выключил телевизор). Белогуров наконец дал отбой. Швырнул трубку на кресло. Поставил бутылку коньяка обратно в бар. Аккуратно запер дверцу. Он все еще слышал тихое, печальное резюме Салтычихи: «Подлости не терплю я в людях, Вано. И неблагодарности. Черна как ночь душа людская. А на первый-то взгляд,..».

— Зачем он звонил? — Егор наконец справился с собой. — За что он расправился с Шуркой?!

Белогуров кивнул на дверь: еще не хватало, чтобы Лекс услыхала.

— Он мне этого не доложил, Егор. А потом.., ты же сам рассчитывал, что он Пекина Марсиянову не простит..

— Ублюдок! Скотина! А мы.., что он теперь хочет от нас?!

— Он уезжает.., отдыхать. Месяца на три в Грецию вроде. — Белогуров говорил теперь спокойно, даже безучастно. Все улеглось. Все встало на свои места. И все равно уже ничего нельзя изменять. Нужно лишь подчиняться. — Самолет улетает в 23.15 из Шереметьева.

— Что он от нас-то хочет?!

— Он напоминает, что мы.., что я ему дорог, Егор. И предупреждает: подлость, коварство и неблагодарность в близких людях ему одинаковы противны. Он этого не потерпит никогда. Будет карать беспощадно.

— Но ты ему сказал — привезу. Что?

— Деньги. Я привезу ему деньги в счет оплаты нашего долга. Семьдесят пять тысяч. Прямо сейчас и поеду. Он ждет.

Егор остервенело грохнул кулаком в стену. Встревоженный Женька спрыгнул с дивана, подошел. Хотел обнять брата за, плечи. Но тот грубо отпихнул его:

— Ты еще лезешь.., идиот проклятый! Белогуров закрыл глаза. Это было исполнение его единственного желания: глаза бы мои вас всех не видели.

— Я еду с тобой! — Егор рванулся было к двери.

— Ты со мной не поедешь. Ты займешься «Жигулями» — жестко оборвал его Белогуров. И правда: БАСТА. Пора со всем этим кончать. Он клянется, плачет, превращается в форменную бабу-истеричку. Пора ставить жирный крест на всех этих переживаниях и нервах. Пора брать себя в руки. Все равно уже. Все равно ничего изменить невозможно.

— Ты ликвидируешь машину, Егор. Бензина в баке достаточно?

Пауза. Нет ответа.

— Я спрашиваю: бензина достаточно?

— Да!

— Тогда я поехал. Вернусь — обменяемся впечатлениями. И не волнуйся за меня. — Белогуров жалко улыбнулся. — Как-нибудь доберусь. Я же не пил. Не успел…

20

ТУПИК

За окном шумел ливень. Такие случаются лишь в июле, в самом зените лета. Катя бездумно смотрела в окно — родной Никитский переулок почти совсем затопило. От здания телеграфа до Зоологического музея плескалась не лужа даже, а целое море. Проезжающие машины рассекали его, словно лодки. А несчастные пешеходы под зонтами…

Катя наблюдала, как два промокших до нитки «белых воротничка» из соседствующего с главком учреждения пытались пересечь лужу вброд. Одному, видно, до слез было жаль брюк и новых ботинок. Другой же с досадой плюнул, смело плюхнулся в лужу и свирепо зашагал по ней к противоположному тротуару: вода захлестывала ему выше щиколоток.