Более абсурдного обвинения в мой адрес даже шеф выдумать не в состоянии. Не знаю, смеяться от такого сообщения или плакать.
– Я кого-то щекотал? – удивляюсь я. – Когда?
– Когда – не знаю, но щекотал! – На лице воспитательницы торжество поруганной добродетели. – Если родительница говорит, значит, так и было. Ребёнок матери врать не станет!
– Ничего не понимаю, – развожу руками. – Мне и сказать-то нечего… А что за ребёнок? Я могу поговорить с его матерью?
– В этом нет необходимости.
– Это вам кажется, что нет, а мне необходимо! – Начинаю приходить в себя и вспоминаю, что лучший способ защиты – нападение. – Этак меня скоро в педофилы запишете!
– Не говорите глупостей! – При слове «педофил» воспитательница вздрагивает и краснеет, как красна девица, потом бормочет, словно оправдывается. – На самом деле претензий лично у меня к вам нет, но… ведите себя сдержанней. Не приближайтесь к детям. Даже если кто-то из них упадёт и расшибёт себе нос в вашем присутствии, не трогайте его. Мой вам совет, лучше позовите воспитательницу…
Ничего себе совет! Я уже знаю, что к местным детишкам лучше не приближаться. Гипертрофированная любовь израильтян к своим отпрыскам доводит общение с ними до абсурда. Прикоснулся пальчиком – значит, ударил, улыбнулся девочке – сексуально домогался (экие словечки!), отряхнул запачканные при падении ребёнка штанишки – пытался его раздеть… Зато можешь на расстоянии оскорблять ребёнка и поливать его родителей на чём свет стоит. Только не угрожай. В этом случае сердобольные граждане видят криминал и тотчас вызывают полицию, а та без долгих церемоний заковывает тебя в наручники и отправляет в каталажку. Выяснения – завтра…
В полной прострации сажусь на свой стул у входа в сад и долго сижу, не в силах собраться с мыслями. Шеф, Эдик, воспитательница – каков букет? А ведь так хорошо всё складывалось поутру – я выспался, успел позавтракать и выпить кофе, машина завелась с пол оборота, солнце светит не особенно ярко, из города выехал спокойно… И на ж тебе – один подарок за другим.
Твержу себе, как заведённый: сиди спокойно, не лезь больше никуда, пускай они все поразбивают себе носы в твоём присутствии, а ты даже пальцем не пошевелишь! И по телефону ни с кем не связывайся. А там, глядишь, этот дурацкий день закончится без новых приключений.
Да только куда там! День только начался, и конец ему не скоро. Ох, как не скоро…
Детишек не трогаю, демонстративно отворачиваюсь в сторону даже тогда, когда кто-то из них по привычке начинает со мной заигрывать. Признаюсь, был грешен несколько дней назад – в шутку боролся с трёх-четырёхлетними карапузами, которым очень понравилось, что взрослый дядька берёт их на руки, строя при этом страшную козью морду. Наверняка им необходимо немного повозиться, сбросить энергию, а прокисать под бдительным присмотром воспитательниц в закрытой комнате и распевать песенки под гнусавый магнитофон – это тоже, наверное, нужно, но не всё же время. Трудно сказать, прав я или нет, но, как выяснилось, инициатива наказуема.
Одно я понял после сегодняшнего инцидента: педофил во мне, так и не родившись, завял на корню. Нужно сообщить радостную новость воспиталке и обиженной мамаше, мол, к их деткам я теперь не подойду даже под страхом смертной казни. Пусть не опасаются за своих драгоценных чад. Абсурд должен иметь своё логическое завершение.
Периодически поглядываю на часы и печально вздыхаю. Хоть до конца работы осталось и не так уж много времени, но и день пока не закончился – какие ещё гадости меня дожидаются?
К концу работы снова напоминает о себе Эдик.
– Значит, так, – деловито командует он в трубку, – с работы заберёшь троих: Ицика Швили, религиозного фаната Диму и Наркис. Хотя нет, Наркис заберу сам. Двоих повезёшь.
– Опасаешься, что уведу ненаглядную зазнобу? – усмехаюсь невесело. – Она же заканчивает одновременно со мной, а тебе ещё два часа полировать задницу на своём месте. Пожалей девушку, не томи лишних два часа, да ещё без оплаты!
– Ничего страшного, я с ней договорюсь. Она умная девочка.
– Как хочешь. Баба с возу… – снова смеюсь. – Ну, какие сплетни доносятся с горних вершин?
– Никаких! – обрубает Эдик и выключает телефон, чтобы я и дальше не раскручивал его на какие-нибудь опасные откровения.
Закончив работу, я не тороплюсь сразу запрыгнуть в машину и поскорее отбыть восвояси. Уж, больно любопытно вычислить мамашу, обвинившую меня в страшных злодеяниях по отношению к её невинному младенцу. Воспитательницы, видимо, догадываясь о моём желании, порхают туда-сюда, искоса поглядывают на меня и хихикают. Ситуация двусмысленная, но мне сейчас на всё наплевать. Моя незапятнанная кристальная репутация дороже.
Однако вычислить подлую клеветницу так и не удалось. Все мамаши, явившиеся за своими чадами, как на подбор одинаково скучны, заученно здороваются со мной и прощаются, и ни одна из них не сверкнула гневными очами и не прыгнула на меня разъярённой тигрицей, дабы я наконец понял: щекотка – не менее опасный способ растления малолетних, чем другие…