Прощание с Литинститутом

Первым подбираю Ицика Швили, который в гордой позе ожидает меня на обочине дороги. Не смотря на свой невысокий рост, он высокомерно поглядывает на проезжающие мимо машины, а больше всего его взор устремлён в небо, где высоко, почти под облаками, кружат какие-то стервятники. Этакое зрительное общение с ними весьма льстит его неукротимой грузинской натуре, и хоть он вынужден жить в нашем болоте и общаться с нами, приземлёнными, в мыслях и мечтах он наверняка там, среди гордых собратьев-хищников.

Пока едем до следующего поселения, в котором нас дожидается религиозный фанатик Дима, он очередной раз пытается рассказать мне про то, как все подряд пользуются его бескорыстием, платят за это чёрной неблагодарностью, а он по широте души не может позволить себе отплатить обидчикам той же монетой. Однако сегодня посмеиваться над простодушным Ициком мне не хочется, и я лишь изредка поглядываю на его желтоватое лягушачье лицо, подслеповатые глазки и лысый череп с зачёсанными от уха к уху остатками былой буйной растительности.

– Понимаешь, дорогой, – сам себя заводит он, – они думают, что если я грузин, то арифметику не знаю. Денег у меня куры не клюют, да? То в одном месте два часа не доплатят, то в другом… А мне, может, уже давно пора подойти к этому Меиру и сказать прямо в глаза, что он последний шакал, и мама его родила от шакала! Какую я зарплату получил в прошлом месяце, хочешь скажу?

– Не хочу, – отмахиваюсь я.

– Нет, скажу! Жалкие копейки! Я всем вокруг должен, и если подхожу к человеку сразу после зарплаты и говорю, что в этом месяце долг вернуть не смогу, то что он обо мне подумает?! – Ицик печально взмахивает худыми руками и трясёт головой. – Не говори, я знаю, что он подумает!

– Между прочим, – замечаю я, – ты и мне должен. И уже два месяца. Но пока с извинениями ни разу не подходил.

– Вот и я про то! – почти радуется Ицик моему напоминанию. – Я тебе отдам, обязательно отдам… Но только как? Хлеба я себе купить должен? Должен. Больной маме на расходы дать что-нибудь должен? Должен. А цветы любимой женщине?!

Несмотря на свои сорок лет, Ицик холост и никогда женат не был. Но он ухаживает за цветочницей из магазина по соседству с его домом. В любви он настоящий романтик и Дон-Кихот, потому что не обращает никакого внимания на то, что женщина давно замужем, имеет детей и на вздыхания бедного рыцаря никак не реагирует. Причина, по которой она его не отшивает, проста и банальна. Цветы, которые Ицик регулярно дарит возлюбленной, заказываются в её же магазине, но заказ не забирается, потому что изготовитель и получатель – в одном флаконе. Цветочнице от этого чистая выгода, и в день заказа она приветлива и доброжелательна к своему рыцарю. В остальные дни холодна и неприступна, а несчастный воздыхатель, вопреки сложившемуся стереотипу прилипчивого и напористого грузина, предельно застенчив, скромен и постоянно краснеет, как невинная девушка.

– Мамой клянусь, – горячится он, – ещё пару раз мне заплатят такую зарплату, я подойду к шефу и скажу ему прямо в глаза: я тебе не таиландский рабочий, ищи другого ишака! Брошу пистолет на стол – забирай, скажу, свою пукалку, а я тебя больше знать не знаю!..

Ну, вот, наконец, и поселение, в котором нас дожидается фанатик Дима. Честно признаться, причитания Швили мне уже изрядно надоели. Заберу Диму, пускай беседуют друг с другом, а меня оставят в покое. Хотя в присутствии Димы Ицик всегда тушуется, ведь Дима и сам большой охотник поговорить, стоит только затронуть его больную тему – религию. Швили, как человеку абсолютно светскому, участвовать в клерикальных диспутах не с руки, да и… боязно.

Дима ждёт нас у ворот рядом с будкой, в которой сидит юная девочка-солдатка с автоматом. Но к ней он не подходит – «сан» не позволяет. Даже если бы я и не был знаком с ним, сразу выделил бы его из толпы. Классический тип средневекового фанатика-инквизитора. Этакий непреклонный Торквемада. Лысый череп, заострённые черты лица, хищный клюв вместо носа, презрительно опущенные уголки рта и глаза, скрытые тёмными стёклами очков в металлической оправе. На абсолютно безволосой впалой груди тонкая золотая цепочка с медным православным крестиком.

Слегка поддеть его никогда не упускаю случая, даже когда нет настроения. Может быть, из-за того, что он всегда предельно серьёзен, а чувство юмора у него, кажется, отсутствует напрочь.

– Слава спасителю, – говорю ему, – теперь все в сборе.

– Не надо бросаться такими словами, – принимает он мой вызов. – Со спасителем лучше общаться осторожно и не поминать его всуе.

– Насколько помню, всуе не поминают лишь чёрта, – не унимаюсь я. – А спаситель – как на него выйти, если хочешь пообщаться с ним напрямую? Просвятил бы нас, тёмных.

– Никаких особых правил общения нет, – охотно откликается Дима. – Нужно только верить в него всей душой и быть искренним. И тогда он откликнется…