Проще убить, чем…

– Я не знаю, что тебе сказать, – произнес он. – Потому что произносимые слова бессмысленны, а любое напечатанное слово почему-то удивительным образом имеет тенденцию превращаться в неоспоримое свидетельство. Я, Нинка, просто чувствую себя униженным. Я чувствую, что унизили меня, моего отца и мою мать. Но, что бы ты о нас не подумала, эта книга лжива от первой буквы до последней.

Нинка обняла его и поцеловала.

– Я тебе верю.

Она с минуту помолчала, внимательно всматриваясь в его глаза, а затем легкими касаниями начала разглаживать в стороны его кустистые брови орангутанга. Она знала, это всегда его приводит в хорошее настроение и успокаивает. Но в этот раз он недовольно отвел лицо в сторону.

– Не надо, Нинок. Сейчас это не поможет.

Он тихонько, так, что женщина отчетливо не расслышала, матюкнулся и добавил:

– Дело не в том, что ты мне веришь, а в том, чему поверят читатели. Ты ведь понимаешь, сколько у каждой знаменитости злопыхателей и завистников, готовых даже после смерти не упустить возможность замазать грязью ее имя, сколько в мире поклонников и защитников прав дам типа Моники Левински и ее подражательниц. Да и других разного рода падальщиков. Ленка вылила помои на образ человека, который и в реальной жизни, а не только на экране мог быть примером для подражания.

Нинкина рука снова потянулась к голове Пашки и любовно растрепала его волосы.

– Странно, – с ноткой уважения сказала она, – ты самого себя не пытаешься защитить, а переживаешь только за отца.

– Да какое мне дело, что сестра говорит обо мне! – сердито воскликнул Пашка. – И кому это может быть интересно. Так, клубничка для эротоманов…

Пашка неожиданно возбужденно хлопнул себя по коленям.

– Слышь, Нин! А может, мне пойти и реально ее трахнуть? Отодрать как мартовскую кошку, чтобы пар пошел. Пусть узнает, что такое брат-насильник.

Нинка неуверенно хихикнула. Она не знала, как реагировать, потому что у Пашки не всегда можно было понять, когда он говорит всерьез, а когда шутит.

– Она же на тебя заявит и посадит, – на всякий случай заметила она.

– Черта с два. Я сошлюсь на ее же произведение и сообщу, что и до этого состоял с ней в половой связи. И все, что случилось, произошло по ее инициативе. Пусть доказывает, что не верблюд.

Нинка начала беспокоиться по-настоящему, что Пашка и впрямь что-нибудь натворит.

– Но ведь у нее муж, – для острастки напомнила она.

– Придется до кучи, наверно, трахнуть и его, – задумчиво проговорил Павел и мечтательно вздохнул.

Нинка замахнулась, чтобы его стукнуть, но, заметив усмешку на его лице, сдержалась.

– Дурака кусок, – недовольно фыркнула она, – разве так шутят.

– А я не очень и шучу, – серьезно ответил Павел. – Ленке книга еще аукнется, но, обещаю, что сексуальной неприкосновенности госпожи и господина Меламед ничего не грозит.

Пашка, сидя в машине, поглядывал на подъезд Ленкиного дома. Он все еще колебался, подниматься ли к ней, чтобы поговорить, или плюнуть и забыть поганую сестру навсегда. Изменить он ничего не мог. Желтая пресса уже обсосала тему, а некоторые даже опубликовали отрывки из книги. Но после того, как он взял за жабры одного настырного журналиста, пытавшегося у него выяснить подробности отношений Залесского-отца и его сына с Еленой, и в доступной форме объяснил, что вытряхнет из глупого писаки душу, если он подойдет к нему еще раз с подобными вопросами, а орангутанг умел быть убедительным, от него отстали. На расстоянии держались и папарацци, но несколько его снимков в таблоидах все же мелькнуло. На одном его сфотографировали вместе с Нинкой. Когда он начал перед ней извиняться и грозить оторвать ноги редактору газеты, непредсказуемая Эдна Богуславская только улыбнулась и заявила, что ничего плохого в ее с Пашкой фотке она не видит, да и вообще растлитель малолетних не она, а он. И хихикнула. Правда, ей тут же пришлось уворачиваться от оплеухи, а Павел только в сердцах сплюнул.

…В итоге Пашка все-таки решил зайти к Лене и поговорить с ней по душам. Хотя и при идеальном раскладе, даже начни она причитать, что ее и так замучили угрызения совести, он совершенно не представлял, как исправить причиненное зло. И что она теперь может сделать? Публично покаяться? А кому это покаяние нужно? И кто в него поверит? Грехи живых и так на мертвых не переходят. Это Ленке придется жить с тем, что оклеветала папу, а не душе отца от этого страдать. Но Пашке все-таки хотелось посмотреть сестре в глаза и послушать, что она сама скажет.

Она была одна и ничуть не удивилась его приходу. Пашка сел и начал ее разглядывать, как диковинную зверушку. Оба при этом пока не сказали ни слова. Павел знал, что Ленка не из слабонервных, и ни в гляделки, ни на понт ее не возьмешь.

– У тебя есть знакомый пластический хирург? – неожиданно спросил он.

Сестра удивленно подняла брови.

– Что? Твоей очередной шлюхе надо сиськи подтянуть?

Пашка усмехнулся.