Прошедшие войны

После нескольких движений податливая скорлупа раскололась, и в грязных руках физика оказался сухой, как из магазина, новый коробок спичек. Как будто великий клад, медленно, затаив дыхание, раскрыли коробок и с радостью вздохнули — беленькие, в ровный ряд уложенные спички дышали сухостью и серой.

— У меня в рюкзаке есть еще одна такая коробка, — как великую тайну сообщил Андрей Моисеевич, — а остальные, видимо, давно промокли… Нам бы немного дровишек — мы бы их чуть-чуть обдали спиртиком и разожгли костер.

— А если погоня? — спросил шепотом Цанка. — Эх, дорогой мой друг! Если в такую погоду нас еще кто-то будет искать, то пусть находит. Видимо, мы им очень нужны… Но это вряд ли.

— Рядом в горе есть ложбина, поросшая кустарником… Я быстро.

Цанка скинул с себя промокший ватник, взял тесак и исчез за пеленой щедрого дождя.

Когда Арачаев вернулся с охапкой колючего кустарника, то он увидел странную картину: кругом валялись промокшие темно-желтые листки; Бушман валялся лицом вниз, обхватив лицо руками, и рыдал.

— Что случилось? — бросился к нему Цанка.

Ученый не отвечал и стал рыдать еще больше. Цанка взял один из валявшихся листков и увидел, что написанный текст весь расплылся и остались лишь какие-то пятна.

— Это конец! Это крах!

— Не волнуйтесь, Андрей Моисеевич. Успокойтесь. Будем живы, снова напишем.

— Такое только раз пишется, — со злостью закричал физик, руками отрываясь от земли и садясь на ватник Цанка. — Это всё. Это конец… Я этим только жил. Для этого я бежал… Теперь всё… Всё кончено.

Об обхватил в коленях ноги, ткнул туда голову и снова зарыдал — уже тихо, беспомощно.

Вскоре весело затрещал костер. Повеяло жизнью, надеждой. Цанка еще два раза выползал за дровами. Когда появились угли, он передвинул костер, а сам вместе с Бушманом сел на разогретое, как печь, место.

— Ой, как жжет, — впервые нарушил молчание Бушман.

Наслаждались теплом. Глаза засияли, в уголках рта появилась блаженная улыбка.

— Как мало человеку надо, — тихо себе под нос сказал Андрей Моисеевич, — и даже этого скоты не позволяют нам.

Они сидели, упершись спинами.

— О чем Вы? — спросил Цанка.

— Да так, о своем… Цанка, если останешься жить, — не живи с этими гадами, с безбожниками проклятыми, уезжай за границу. Здесь жизни никогда не будет.

— Некуда мне ехать, Андрей Моисеевич. У меня одна Родина — мой аул.

Надолго замолчали.

— О чем думаешь, Цанка? — нарушил молчание физик.

— Да так. Ни о чем… Умереть бы дома. Похоронили бы на родном кладбище, могила была бы. Родственники знали бы, где я.

— А я теперь никому не нужен. Меня где не хорони, а на могилу все равно прийти некому.

— Как некому? — удивился Цанка. — А дочь?

— Дочь воспитывает теперь другой папа… Слушай, а ведь от меня беременна женщина, — Бушман усмехнулся, — может сына родит?

— Неужели все это правда?

— Что?

— Ну про Якутск, про женщину, и все прочее.

— Конечно правда. Ты что, сомневался?.. Давай лучше посмотрим, что стало с нашими сухарями?

Полезли в рюкзак. Всё превратилось в жижу. Однако они с жадностью грязными руками стали выбирать содержимое рюкзака Цанка.

— Ты своей огромной лапой за раз все очистишь, — пробурчал Андрей Моисеевич набитым ртом, притягивая к себе весь запас.

— Нельзя все есть разом, — говорил Цанка, жадно следя за движением напарника. — У нас впереди долгая дорога.

— Я уже не ходок, — злобно отфыркнулся Бушман, — небось всю дорогу потихоньку сухари жрал. То-то я смотрю — ты отставал все время на своих длинных ходулях.

— Оставь пищу, — крикнул угрожающе Арачаев.

Он сделал движение в сторону физика, тот заслонил собой съестной запас и резким движением ладонью снизу нанес удар по подбородку нападавшего. Цанка упал, вновь вскочил, яростно кинулся вперед и снова получил удар здоровой ноги Бушмана прямо в коленную чашечку. Он со стоном присел, матеря Бушмана, хотел вновь кинуться в драку, но перед глазами заблестел огромный тесак.

— Ну подходи, подходи, ублюдок. Басурман проклятый! Ты думаешь, что со мной можно так же разделаться, как с Семичастным… Ты еще и за это ответишь. Скотина! — и физик, лежа, как змея, изогнулся, кинулся вперед.

Огромное лезвие ножа в миллиметрах просвистело около тела Цанка. Последний, панически отбегая, ударился головой о низкий каменный потолок, полетел кубарем наружу и пропал за густым потоком дождя.

Бушман, став на одно колено, изготовился к обороне, постоянно крутил головой из стороны в сторону.