Прошедшие войны

— Или сюда! Иди! Где ты, скотина?.. Что, струсил, гадина?.. Мы вместе здесь останемся… Захотел могилку на Родине… Цветочки, родственники… Хрен тебе в… Сука! Сдохнешь! Сдохнешь, как скотина!.. И не просто сдохнешь, а еще настрадаешься!.. Будешь еще жалеть, что не лежишь в той куче вместе со всеми, — кричал бешено Бушман; в уголках рта его появились белые пузырьки пены; широко раскрытые выпуклые от природы глаза надулись безумством и казалось вот-вот вылетят из орбит; нижняя челюсть хищно выдвинулась вперед, готовая перегрызть горло любого. — Ты еще будешь есть мой хлеб, пить мой спирт?! Тварь!.. Будешь греться у моего костра!? Гнить будешь под дождем… На тебе — получай, — и Бушман кинул ватник напарника в огонь.

Наполненный влагой тяжеленный ватник сбил огонь; часть накрыл, часть раскидал по разным сторонам. В пещере сразу стало темно, одиноко, тоскливо. Бушман, прыгая на одной ноге, пытался собрать все головешки, бессильно колдовал возле костра, одну за другой поджигал спички. Наконец догадался подлить спирту. Потянулся к фляжке, и в это время увидел стоящего прямо за спиной Арачаева — длинные пальцы рук которого цепко сжимали два огромных булыжника.

Цанка медленно поднял правую руку, взглядом прикидывая траекторию удара. В верхней точке рука замерла, наслаждаясь силой и властью. Наступила долгая пауза палача и жертвы.

— Бей!.. Убей меня! — Бушман упал в ноги Цанка.

Еще секунды длилась пауза, и вдруг Андрей Моисеевич услышал, как стукнулись с силой два булыжника о каменный грунт, разлетаясь мелкими остроконечными осколками.

Бушман, лежа на полу, сжался в комок — зарыдал.

Ничего не говоря, Цанка взял свой нож, сунул его за пояс. Долго отряхивал от сажи и углей местами прожженный ватник. Затем завозился вокруг потухшего костра. Сизый дым медленно встал до потолка и, не найдя выхода, лениво пополз наружу. Вскоре сырые тонкие хворостинки кустарника зашипели, затрещали уютом, наполняя хилое убежище беглецов запахом лета и Солнца.

— Я пойду за кустарником, — сказал Цанка, вставая от огня и направляясь к выходу.

Когда он вернулся, Бушман тихо спал, подставив спину к догорающему костру. Подложив в огонь дров, Цанка лег с другой стороны и моментально отключился.

Пронизывающий все косточки холод разбудил Цанка. Костер давно потух — толстый слой пепла и углей хранил едва заметное тепло. "Вот так и я скоро сгорю" — подумал Цанка.

Его напарник лежал в той же позе. Редкое, порывистое дыхание ртом выдавало жизнь на его сером лице. Все так же неистово лил дождь. Резкие порывы леденящего ветра заносили влажную пыль и сырость. Остроконечные небольшие сосульки, как зубы хищника, свисали по краям убежища. Сгущалась тьма.

Цанка нашел лежащую возле Бушмана фляжку: она стала легкой, воздушной. Он второпях отвинтил крышку и опрокинул остатки в рот. Чуть погодя, снова опрокинул, пытаясь высосать последние остатки.

На шорохи проснулся Андрей Моисеевич, кряхтя, сел, съежился. Все лицо его обмякло — тало синюшно-серым.

— Вода есть?.. Цанка, дай воды, — жалобно просил он, размазывая по безжизненному лицу грязной рукой сопли и сажу.

— Воды у нас сколько угодно, — попытался неудачно пошутить Цанка.

Он подошел к краю убежища и подставил под дождь фляжку. Из этой затеи ничего не получилось, только рука вся вымокла.

— Возьми лучше кружку в моем рюкзаке, — сказал сиплым, тихим голосом Андрей Моисеевич.

— Солдатскую? — удивился Цанка. — Что ты раньше не сказал, мы бы кипяток заварили… А может у тебя и чай есть?

— И чай есть, и кусочек сахара, и немного махорки — все есть. Только все это теперь, наверное, раскисло.

— Где?

— Вон там, — Андрей Моисеевич головой мотнул в сторону своего рюкзака. — Все равно огня теперь нет.

— Огонь будет, — с этими словами Цанка бросился наружу. Когда в пещере сгустились сумерки, он вернулся, неся большую охапку кустарников. Руки его кровоточили, были все в царапинах.

— Пока совсем не стемнело, пойду еще раз.

Вернулся нескоро. Тяжело дышал, весь промок.

— Хотя бы мою шапку одевал, — сжалился Бушман.

— Андрей Моисеевич, Андрей Моисеевич, — перебивая его, крикнул, задыхаясь, Цанка, — река совсем разошлась. Так может и до нас дойти. В этом месте ущелье совсем узкое.

Бушман посмотрел по сторонам пещеры.

— Конечно, может. Ты думаешь, каким образом эта пещера образовалась?

— Тогда, наверное, и наш лагерь весь залило.

— Там долина широкая, хотя все может быть… А что ты о них беспокоишься? — усмехнулся физик.

Ничего не говоря, Цанка взялся за огонь.

— В том году такого дождя за все лето не было, а сколько в этом году снега навалило? — мыслил вслух Бушман.

— Нам надо срочно выбираться отсюда, — подбрасывая в огонь колючие ветки, скулил Арачаев.

— Не паникуй, Цанка, — успокаивал его напарник, — куда мы сейчас пойдем… Посмотри как дождь валит.

— Здесь рядом есть пологая ложбинка, где я кустарник рублю; по ней можно взобраться вверх на скалы…

— И сидеть на острых камнях под дождем, — перебил Бушман. — Зачем сидеть? Будем идти дальше, — не унимался Цанка.