Просроченное завтра

— Арабы и индусы в Германии вообще вне обсуждения. Это много хуже бразильского джаза. И, кстати, Тукан Трио, которых мы с тобой слушали на фестивале, не худший их образец. Впрочем, «Крейзи Сэнтс» мало похожи на восточную медитацию. Они в меру приправлены Индией. Это больше джаз и арт- рок, потому что остальные музыканты, кроме его жены-вокалистки, европейцы. Кстати, будет возможность, отыщи немецких арабов. Не так чтобы совсем плох у них Рабин Абу-Халид, ну это уже типа мэйд ин вест. Ковбои в гостях у султана пялятся на танцовщиц. Гонги там, барабаны, барабанчики и восточные балалаечки… Ну и к ним для вида добавлены губная гармошка и саксофон.

Он замолчал на секунду, чтобы допить кофе.

— А теперь прикинь, где мы со своими балалайками. Ну?

Макс заставил себя сделать глоток.

— У нас есть Чайковский и Хачатурян.

Сказал и пожалел. Антон хохотнул в голос.

— Чайковский, говоришь? Ну, «Щелкунчик» амерами поставлен на конвейер. А остальная классика на конвейере у китайесов. Ты их балет видел? Это же манекены, а не живые люди. Кости вынем во славу компартии, — и он снова зло усмехнулся. — Что уставился? Скажи, что я не прав?

Этого Макс не сказал бы, даже будь Антон десять раз не прав. Только что делать с этой действительностью? Он хочет играть. Это то, что он делал все детство не из- под палки!

— Найди работу. Оставь гитару как хобби. Гроши за хобби греют душу. Побирушничать по клубам всю жизнь унижает. Разве этого ты хочешь?

Макс не хотел отвечать. Антон начинал действовать на нервы.

— Не смотри так, будто сейчас заплачешь, — сказал тот сухо, без намека на издевку. — Я слов обратно не беру. Ты поедешь со мной. Просто не хочу, чтобы ты строил воздушные замки. Никто не прибежит к тебе с контрактом. Никто. Допивай!

Последнее прозвучало приказом, и Макс допил кофе залпом, с трудом не поморщившись от оставшегося на дне сахара. Они вышли на шумную улицу и пошли бок о бок. На фоне могучей фигуры Антона Макс чувствовал себя доходягой. Пианист засунул руки в карманы и то и дело толкал Макса локтем.

— Да не кисни ты! Берлин посмотришь. Баб немецких потрахаешь. Что еще нужно музыканту для счастья?! Гроши? Яки гроши?

Макс смотрел под ноги. Антону не нужен собеседник. Ему не нужен и слушатель. Между ними двадцать лет разницы и пропасть в мировоззрении. Но он единственный из музыкальной тусовки, кто не базарил зря. Остальные лишь хлопали по плечу и говорили, что отец может им гордиться. Чем гордиться? Тем, что сын не знает, где взять деньги даже на авиабилет? Не у матери же просить в долг!

— Ладно, — Антон шарахнул по его спине, как по барабану. — Дальше сам. Мне тут в гости завернуть надо.

Ему в гости, а Максу домой. Взглянуть на Полину, взять гитару и уйти. На обед от шеф-повара-бабы-Маши с некоторых пор рассчитывать не приходилось, потому он купил две шавермы и неспешно пошел домой, хотя с удовольствием посидел бы на исцарапанной скамейке. Каждая минута с Полиной сейчас наказание. Попросить прощение? Но за что? За то, что пытается стать для нее мужиком. За это?

— Надеюсь, сюрприз — это не шаверма?

— спросила Полина вяло, но все же приняла свою долю из рук Макса после того, как тот расспросил ее про ногу.

Перелома нет, но ушиб будет сильно болеть дня три. Съемки почти что накрылись медным тазом, а спектакли из-под него точно не вылезут.

— Везет же людям, которые могут работать даже в гипсе. А мы все — с рожей- кожей непорядок и пинок под зад!

Она пыталась шутить, но Макс видел, как ей больно и физически, и морально. И он отсыпал ей еще с лихвой боли своей новостью.

— Здорово, — отозвалась тихо Полина и принялась чесать забинтованную ступню.

— Я за тебя рада. Когда едите?

— Понятия не имею. Ноябрь-декабрь, наверное.

Макс не смел поднять глаз и изучил уже почти все трещинки в паркете.

— Всего два месяца, Полина, — продолжал он, по-прежнему буравя взглядом пол.

— А я что-нибудь говорю? Искусство превыше всего. Я действительно за тебя рада. Да и потом что такое декабрь? елки. Жизнь начнется уже после елок…

— Слушай, Полин, — он протянул к ней руку, но она схватилась за ногу и мотнула головой. — Ты имеешь полное право злиться. Глупо говорить, что ты могла сглазить, но… Я запутался, я не знаю, куда лезть. Моим дипломом, который еще выгрызть надо, можно будет подтереться и только. Я должен хвататься за все. Авось, что и выгорит, а? Ты веришь в меня? Ну хоть немного…

Полина подняла глаза. Макс боялся, что она плачет, но нет — только злится.

— Макс, я верю. Я во все верю. Только близкие люди не боятся быть откровенными друг с другом.

Макс согласно тряс челкой.

— Да, я знаю… Поверь, я мучился… Я должен был поехать с тобой, но… Полина, это для нас, понимаешь? Ну хоть какие-то деньги на Новый год.

Полина поджала губы. Макс не спускал с нее взгляда — что-нибудь сейчас скажет и точно неприятное. И она выдала:

— Нам не нужны деньги, я же сказала. Два месяца, Макс! Два месяца! Два месяца, когда мы только начали отношения. Макс!